Избранное

О, как легко живешь,

Теперь при виде «мента»

Уж не бросает в дрожь.

Хочу я быть поэтом,

Но вас мне не забыть,

Жизнь вашу новым светом

Стремлюся осветить.

Одна будет отрада

В стихах своих мне петь,

Не презирать вас надо,

А только лишь жалеть.

Он и сам, вероятно, не понимает, этот Автомов, всего полного и решающего смысла своих строчек. Понимаем ли мы с вами до конца, что значит величайшее, чудеснейшее из всех исцеляющих на земле средств — труд?

И каково наше будущее, если мы сможем доставить это лекарство всему молодому человечьему сору, еще беспризорно разбросанному по всей нашей стране?

Понимает, не понимает — не беда. Он весел, этот юнкор газеты в коммуне ГПУ. Он и друзья его провожают нас дружелюбно, со смехом, блестя зубами. Они веселы, радостны, как дети, они и есть дети, только пережившие мучительный сон и с опозданием, но начисто, по-здоровому, по-веселому, с улыбкой начинающие свое трудовое детство, юность.

1927

Пустите в чайную

Этот заголовок мы могли бы под чьим-нибудь настоянием без особых препирательств изменить. Он мог бы выглядеть и иначе…

Вы рабочий или служащий, вы устали. У вас есть два свободных часа. Вы хотите отдохнуть, спокойно поговорить с приятелем.

При этом у вас на себя и на семью есть четыре сажени комнатной площади, из которых три сплошь заставлены мебельным хламом и только одна сажень, посредине между вещами, «пустует под пар» и на ней толчется все население комнаты.

Вы хотите освободиться хоть на сто минут от воя примусов и детей, от запаха кошек в коридоре, от ругани за стеной. Вы хотите отойти, успокоиться, сосредоточиться, понять, что старость еще не пришла, что работать еще можно, что вся жизнь впереди… И ваш приятель тоже.

Натянули пальтишки, вышли за ворота, нырнули в морозную тьму. Слева, за углом, помаргивают желтые светляки фонарей. Здесь — заводской клуб. Зайти, что ли?

В клубе сегодня общественно-показательный суд над бациллой никотина. Будут выступать — сначала оратор от Наркомздрава с большим вступительным докладом на тему: «О вреде курения в разрезе пятилетки Госплана», затем — общественный обвинитель, доктор Моисеенко с цифрами в руках и с заспиртованными препаратами прокуренного и непрокуренного легкого. После него — защитник, инженер Халтуркин, со своими тезисами о пользе курения, подымающего благодаря возбуждению организма производительность труда. Затем будет допрошена сама «бацилла», роль которой, в порядке оживления клубной работы, поручена хорошенькой конторщице из правления, с директивой подкраситься и навести шик. Дальше — свидетели, курящие и некурящие. Первые будут сообщать, что вследствие многолетнего курения их организм разъеден никотином до основания, что материальное положение их плачевно, культурный уровень низок, что дети у них рождаются все сплошь идиоты и дегенераты и что просвета в жизни никакого они не видят. Другие, некурящие, будут рассказывать о том, что в первые же две недели после прекращения курения жизнь вывернулась наизнанку: жилищный кризис перестал ощущаться, аппетит улучшился, выпадавшие волосы стали с шумом и свистом расти, дети в школе начали обнаруживать гениальные способности, а заработок повысился настолько, что дает возможность ежедневно вкладывать крупные куши в сберегательную кассу. Последняя деталь заранее внесена в показания свидетелей для того, чтобы заведующий мог отметить в отчете, что «клубом за текущий месяц выполнена не только антинаркотическая, но и трудсберкассовая кампания».

Во время показаний последнего свидетеля председатель приподымется и, прочищая забитое густым дымом горло, будет робко упрашивать:

— Товарищи, вы хоть во время суда над папиросным ядом не так сильно курите. Дышать ведь нечем!

После этого — опять прения сторон, заключительные реплики, затем обвиняемая исполнит последнее слово в виде куплетов с музыкой и танцами — «я папироска и тем горжусь!» (оживление клубной работы). Потом перерыв, опять совещание, вынесение приговора и, наконец, около полуночи — кино.

Все это, в сущности, очень хорошо. Но вы отродясь не курите, а приятель ваш отродясь курит и неподатлив на подобную агитацию до такой степени, что научил курить самого доктора в антиникотинном диспансере.

К тому же из ворот непрерывно выплывают кучки рабочих. Видно, затянувшийся диспут инженера с доктором слушать попросту скучно. Да еще вдобавок вот точная информация:

— Васька, дурак, идем с нами. Слышал ведь, кина не будет, аппарат сломался.

Рабочие группками отделяются от тротуара, идут наперекоски через пустынную площадь к плюгавой лампочке под желтозеленой вывеской, между двух окон, изнутри залитых слабым масляничным светом.