Избранное

Симон выдержал паузу и, не сводя с Таи любопытного взгляда, спросил почти деловито:

— И что тогда?

— Что тогда, хочешь знать? — Она поднялась и подошла к окну. Дым от тлеющего террикона за поселком так закоптил луну, что ее было едва видно среди густо усеявших небо звезд.

Симон несколько раз прошелся по комнате и тоже остановился возле окна с вышитыми занавесками.

— Так что было бы, Таинька, будь я твоим мужем?

— А зачем тебе знать? Тебя что, это сильно волнует?

— Все же интересно.

— Она у тебя, видно, дурочка.

— Кто?

— Кто? Твоя жена. На ее месте я бы тебя ввек от себя не отпустила.

— Привязала бы к себе? Чем?

— Чем? — Она быстро обернулась к нему и обвила руками его шею, чуть не повиснув на ней. — Вот попробуй вырвись.

Но Симону не хотелось освобождаться из кольца ее сильных рук.

Покоряясь, он пригнул ниже голову, ловя взгляд ее затуманенных и полузакрытых глаз, и вдруг припал к ее горячим губам.

Таисия отвернула пылающее лицо от Симона и легонько оттолкнула его от себя:

— Не надо. Ну, не надо… Ты ведь женатый… У тебя ведь жена.

Таисия говорила так, будто только сейчас случайно узнала об этом, упрекает его, не может простить ему, что он до сих пор морочил ей голову.

— Я был женат. У меня была жена. — Отвечая так, Симон как бы хотел сказать, что ничем перед ней не провинился. Если уж на то пошло, она ни о чем его и не спрашивала. Но Симон вовсе не хотел, чтобы Таисия истолковала его ответ так, будто, начиная с этой минуты, он дает ей право не отпускать его от себя ни на шаг. Поэтому поторопился добавить: — Но мы еще не развелись.

— Почему? Она не дает развода?

— А может быть, я не даю.

— Тогда, понятно, дело другое. Хочешь сказать, что все еще любишь ее.

— Не знаю. — И словно не был уверен, что до нее это дошло, повторил громче: — Не знаю. — Он прошел к столику, постоял недолго возле него и снова вернулся к окну. — Иногда мне кажется, — произнес Симон так глухо, будто делился этим лишь с самим собой, — что по-настоящему я никогда ее не любил. Но сына своего я очень люблю.

— Как его зовут?

— Даниель. Данечка. Он уже большой. Ему второй год.

— А ее как зовут?

— Ханеле. Хана.

— С чего у вас все началось? — И словно ему надобно было, чтобы она помогла ему подсказками, спросила: — Она тебе изменяла?

— Нет, она мне не изменяла. И я ей не изменял. Но мы с ней разные люди. Не знаю, поймешь ли ты. Мы с ней принадлежали к разным классам.

— Почему это я не пойму? Когда жила в деревне, ко мне сватался сын кулака. Тихий и красивый парень.

— Моя Ханеле — не дочь кулака.

— Нэпманша?

— Нет, она не из кулаков и не из нэпманов. Но мы с ней из разных классов. Чужие. Ну как тебе растолковать? Мы чужие по взглядам, по идеологии. Понимаешь…

И хотя Таисия постигала не все, она несколько раз, пока он ей все толковал, понимающе кивала, что должно было означать: тут и понимать-то особенно нечего. Все абсолютно ясно. И вывод, к коему в результате пришла, скрывать не стала, тут же выложила:

— Если так, то вы разведетесь.

— Вероятно.

С улицы донеслись голоса. Таисия опустила занавеску. И темнота в комнате стала почти непроглядной. Таисия вдруг спросила:

— А меня ты любишь? Стыдишься сказать об этом? А я, как видишь, не стыжусь. Все девчата на конвейере знают, что я тебя люблю.

Она будто случайно натолкнулась на него в темноте, ухватила его за руки и потянулась к нему:

— Я твоя. Твоя, Сенечка. А ты мой. Только мой.

Она не противилась, когда Симон, будто потеряв равновесие, упал с ней на кровать у окна…

То ли машина, проехавшая под окном с зажженными фарами, неожиданно высветила противоположный угол комнаты — и он вспыхнул серебром, то ли луна на миг выплыла из дымной завесы терриконов и бросила на него таинственный свет, но Симону показалось, что в скользящем том свете он увидел у стены в углу комнаты Ханеле, стоящую с Даниелькой на руках. Она что-то нашептывала сыну на ухо и показывала пальцем на него, Симона. Из глаз Ханеле протянулись к нему два ярких луча света.

Симон резко сел. Комнату окутала прежняя тьма, но влечение к Таисии, к нагому ее телу, к Симону не вернулось.

— Что с тобой, милый? — удивленно, не понимая, что с ним вдруг случилось, спросила Тая и потянула его к себе.

— Не надо, Тая. Не надо. — И отвел от себя протянутые к нему руки.

Таисия прикрыла свою наготу, обмотавшись покрывалом, и тоже села на кровати, поджав под себя ноги.

— Мне не следовало приходить сюда, — Симон произнес это тихо, охрипшим вдруг голосом, будто и вправду верил, что ему не показалось, а несколько мгновений назад он действительно видел Ханеле с сыном, и они притаились где-то здесь.

— Я ничего не понимаю, — она положила голову ему на плечо. — Может, я чем-то тебя обидела?