Избранное

По озеру, по его огненной глади, течет вдали еле видная, казалось бы, черная, но совершенно зеленая в этот вечер и на этом огнище лодка. Тончайшим зеленым лезвием разламывает она гладь. И где-то он здесь, этот тучный, крепкий на вид мужчина с добродушным толстым лицом и с глазами, налитыми медлительной глубиной мудрости и простодушия.

Такая над водою тишина и рассеянный влажный свет заката, что явственно чудится, кто-то зажег среди берегов прямо в чуткости воздуха свечу. И свеча шелестит, чуть-чуть трепещет и дышит нам в лицо.

И какая-то странная поступь седого худощавого поэта в черном сюртуке, в очках там, на песчаной дороге, под соснами крутой и вязкой высоты. Он шагает с тростью, он слышит где-то запах дождя и отзвук пианино. Он ровными и длинными веками полуприкрыл печальный и тревожный взгляд.

О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги,
о, как ты бьешься на пороге
как бы двойного бытия…

«Двойного бытия» на грани дня и ночи, когда лодка уже скрылась за островом. И старческие шаги Федора Тютчева еще звучат в аллее на песчаной дороге. И зеленого воска вечерние свечи горят над водой.

Лице свое скрывает день;
Поля покрыла влажна ночь;
Взошла на горы черна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна, звезд полна…

Я десять лет назад пришел на эти берега. Тогда я повстречал здесь делового, влюбленного в Глубокое и яркого в своей цельности человека — Владимира Андреевича Масленникова. Случилось это так. Областной комитет комсомола организовал для авторов молодежной газеты поездку по области, с севера до Великих Лук. И в Опочке нам, журналистам и писателям, предложили заглянуть в Глубокое, место само по себе великолепное, где живет удивительный человек, директор школы Масленников. Вот в этой школе мы и выступали. После выступления Владимир Андреевич провел нас по всему поселку, в бывший графский парк, на братскую могилу павших при освобождении Глубокого солдат и партизан, а потом пригласил нас, человек десять, к себе на застолье. Мы долго сидели за столом, собранным женою Масленникова, учительницей Антониной Павловной, и его матерью, тоже в прошлом педагогом, Татьяной Александровной. Дочери Масленникова тогда учились в Пскове. Теперь Люда и Люба давно уже учительствуют сами, у них подрастают дети, которые тоже, может быть, станут учителями. Как помнят Масленникова здесь и в Опочке! Вот на таких людях держится наша деревня, такими людьми нужно дорожить как зеницею ока. Иногда я спрашиваю себя: а что, если бы нас в Глубоком встретил тогда не Масленников, а, к примеру, Бурунов? Да Бурунов и встречать не стал бы. Тогда вряд ли бы я приехал сюда во второй и в третий раз. И книги этой наверняка не было бы.

…Отговорила роща золотая
березовым веселым языком…

Нет. Еще не отговорила. Еще говорит. Еще разносит ветер, золотой ветер осени, во все пределы ее золотые слова. Пятый год в нашу школу приходят в первый класс по три, по четыре ученика. В огромном каменном здании на горе становится пустынно. Первосентябрьские линейки все малочисленней. В совхозе пока справляются с заданиями, но недалеко время, когда машин будет больше, чем людей. А машины идут к нам да идут. После каждой публикации, после каждого выступления по Всесоюзному радио в контору совхоза приходят письма, люди просятся приехать. Но где для них взять жилье?

Полтора года назад я поехал к министру сельского хозяйства РСФСР Леониду Яковлевичу Флорентьеву и обрисовал ситуацию в Глубоком. «Посоветуй своему директору, — сказал министр, — пусть обратится ко мне с письмом». С письмом обратились. Не прошло и месяца, как из министерства пришло уведомление, что глубоковскому совхозу выделены средства на 1979 год для проектирования котельной, очистных сооружений и ста пятидесяти квартир в современном варианте. Началась упорная борьба за эти стройки. Я никогда не думал, что у такого очевидного своей необходимостью дела, недвусмысленно поддержанного Москвой и высшими областными инстанциями, так много может быть недоброжелателей. Правда, в Пскове мне сказали: «Вы, Юрий Николаевич, сделали благородное дело, теперь устранитесь, пусть оно идет своим ходом». Своим ходом — легко сказать.