Избранное

К полдню листопад утихает. И словно ничего не было. Только деревья поредели, сквозь березы, сквозь клены, сквозь ясень теперь уже далеко просматривается озеро со всей его холодной синевой. И так до сумерек.

Но к полночи опять зашелестит среди ветвей морозец. И в тишине кто-то громко, но мягко постучит мне в дверь с крыльца. Открою дверь, и на пороге вырастет мой кот. Он будет весь на задних лапах, он будет улыбаться и топорщить усы.

В правой лапе высоко над головой кот будет держать растопыренными когтями широкую смороженную чашу кленового листа. Из чаши будет подниматься пар. И только нужно наклониться, чтобы увидеть, как там, на дне, притаилась маленькая осенняя звезда, она только что скатилась из-под самого небосвода.

ОБЕЩАНИЕ

О чем я только не писал… Писал о реках, об озерах, о городах, о деревнях и поселках. И все же о многом я еще не сказал ничего. Я говорил о Изборске, но так мало; о реке Великой, но вскользь; о Михайловском, о Глубоком… Но только я подумаю о том, чего вообще не касался, у меня начинает кружиться голова.

Я писал о родниках, о половодьях, о рощах, но ничего не говорил, например, об островах. А в шестидесяти километрах от Пскова, вверх по Великой, есть Остров. Этот Остров не такой уж обыкновенный, ксендз Пиотровский в 1581 году так писал о нем: «…полагали, что Островом легко овладеть, и обещали взять его для забавы и ради присутствия короля, но когда увидели место, занимаемое крепостью, со всех сторон окруженное водой… то сейчас поняли, что труднее взять его видя, чем не видавши…» На нем не растут пальмы или кораллы, на нем не танцуют танец живота и не поют огненные песни полуобнаженные мулатки, но с этим Островом связано много геройских страниц русской истории, вплоть до последней войны. И я когда-нибудь обязательно напишу об Острове.

Ни разу в жизни я не писал о Барабанах. Ах, что такое барабаны! Как звонко раздаются они в гулком воздухе саванн или на равнинах сражений! Как эти дробные звуки наливают отвагой сердца солдат при какой-нибудь стремительной атаке! Когда эти Барабаны не стоят на шоссе Ленинград — Киев, а сами Атаки, егерские либо гусарские, — на правом берегу Великой, у того же шоссе. А Гусары! Гусары — простенькая деревенька в семь дворов. И вдруг да это были бы гусары настоящие, за шумным столом, с шампанским, с картами… Когда мелькают тройки, семерки, тузы. Тузы черные и красные, из той сверкающей колоды с золотым обрезом, а не деревенька, что на речке Синей, о семнадцати душах мужского и восемнадцати женского полу. Где Тузы, там и Слезы. На старинной дороге за сосновым бором приютилась эта деревня. И всякий раз, когда я прохожу или проезжаю мимо, начинаю видеть перед собой в засумеречневшем воздухе доброе, но строгое женское лицо. Оно смотрит на дорогу, по которой катят кареты, поезда, машины, танки, и синим скорбным взглядом смотрит эта женщина вслед пролетающей жизни, и в уголках ее глаз я вижу узенькую полоску печали и надежды. Такими бывают старые окна деревушки под дождями, под изморосью осенней непогоды.

Я о многом еще не писал и ныне написать обещаю. И о Слезах, и о Лаврах, о Гривах, о Палицах, о двух деревеньках с несколько общим названием — Гальский Мох и Бабий Мох. Бабий Мох — еще можно понять, но почему гальский там, где никаких галлов никогда не бывало, да и слышать о них не могли? И что за удивительная выдумка породила эти красочные названия? Как и сама деревня Выдумка, что выросла под городом Новосокольниками. И какой среди них богатый выбор, когда сам Выбор — скромный городок в сердце псковской равнины.

Быть может, деревня стоит-стоит да вдруг возьмет и превратится в Паву. Засветится нарядом ярким и горделивостью. И к ней уж если подступаться, так только с дарами. «А сама-то величава, выступает будто пава». Дары. Яхонты ли это, изумруды, жемчуга? Или простое детское лукошко земляники? Или девичья пригоршня колодезной воды? В жаркий полдень освежить горячие губы. Ведь стояла же деревня Губной Жар. Кому так пришло в голову назвать ее и почему? А Ложи? Что за ложи? Прохладные полуденные ложи на том самом бабьем мху или древние ложи псковичей, которые, по свидетельству немецкого путешественника Вундерера, выглядели в XVI веке очень странно? Одни полукруглые, другие продолговатые. На круглых обыкновенно спали женщины, а на продолговатых мужчины.

А что бы это за деревня с внушительным названием Князи? Князи в пять дворов, числятся по «Списку населенных мест Российской империи» в Опочецком уезде и при колодце. Уж не они ли приходили из-за моря на плавных ладьях, торговали с варягами и греками? Не те, что гоняли под звуки рожков и под собачий заливистый лай волков да лисиц по перелескам да возвращались к усадьбам могучими въездными аллеями. То были такие князи, которых не раз водили сквозь строй под барабанный бой да под палки, гнали в гибельные атаки под Аустерлицем или Порт-Артуром, возвращали по домам на костылях, а какие-нибудь Деревеньки встречали их горючими слезами. И сколько таких князей легло под Полтавой, Ревелем, Царицыном, Касторной, под Москвой?..