Избранное

А на службе ему сюрприз: жалование скостили — вместо 650 руб. всего только 500 оставили. Профессор туда-сюда — ничего не помо гает. Профессор к директору, а директор его в шею. Профессор к бухгалтеру, а бухгалтер говорит: "Обратитесь к директору." Про фессор сел на поезд и поехал в Москву.

По дороге профессор схватил грипп. Приехал в Москву, а на платформу вылезти не может.

Положили профессора на носилки и отнесли в больницу.

Пролежал профессор в больнице не более четырех дней и умер.

Тело профессора сожгли в крематории, пепел положили в баночку и послали его жене.

Вот жена профессора сидит и кофе пьет. Вдруг звонок. Что та кое? "Вам посылочка."

Жена обрадовалась, улыбается во весь рот, почтальону полтин ник в руку сует и скорее посылку распечатывает.

Смотрит, а в посылке баночка с пеплом и записка: "Вот все,

что осталось от Вашего супруга."

Жена ничего понять не может, трясет баночку, на свет ее смот рит, записку шесть раз прочитала, — наконец, сообразила, в чем дело, и страшно расстроилась.

Жена профессора очень расстроилась, поплакала часа три и по шла баночку с пеплом хоронить. Завернула она баночку в газету и отнесла в сад имени I-й Пятилетки, бывший Таврический.

Выбрала жена профессора аллейку поглуше и только хотела ба ночку в землю зарыть, — вдруг идет сторож.

— Эй! — кричит сторож. — Ты чего тут делаешь?

Жена профессора испугалась и говорит:

— Да вот, хотела лягушек в баночку наловить.

— Ну, — говорит сторож, — это ничего, только смотри, — по траве ходить воспрещается.

Когда сторож ушел, жена профессора зарыла баночку в землю,

ногой вокруг притоптала и пошла по саду погулять.

А в саду к ней какой-то матрос пристал. Пойдем, да пойдем,

говорит, спать. Она говорит: "Зачем же днем спать?" А он опять свое: спать, да спать.

И действительно, захотелось профессорше спать.

Идет она по улице, а ей спать хочется. Вокруг люди бегают,

какие-то синие да зеленые, — а ей все спать хочется.

Идет она и спит. И видит сон, будто идет к ней навстречу Лев

Толстой и в руках ночной горшок держит. Она его спрашивает: "Что же это такое?" А он показывает ей пальцем на горшок и говорит:

— Вот, — говорит, тут я кое-что наделал, и теперь несу всему свету показать. Пусть, — говорит, — все смотрят.

Стала профессорша тоже смотреть и видит, будто это уже не

Толстой, а сарай, а в сарае сидит курица.

Стала профессорша курицу ловить, а курица забилась под диван и оттуда уже кроликом выглядывает.

Полезла профессорша за кроликом под диван и проснулась.

Проснулась и смотрит: действительно лежит она под диваном.

Вылезла профессорша из-под дивана, видит — комната ее собст венная. А вот и стол стоит с недопитым кофием. На столе записка лежит: "Вот все, что осталось от Вашего супруга."

Всплакнула профессорша еще раз и села холодный кофе допивать.

Вдруг звонок. Что такое? Входят какие-то люди и говорят:

"Поедемте."

— Куда? — спрашивает профессорша.

— В сумашедший дом, — отвечают люди.

Профессорша начала кричать и упираться, но люди схватили ее и отвезли в сумашедший дом.

И вот сидит совершенно нормальная профессорша на койке в су машедшем доме, держит в руках удочку и ловит на полу каких-то невидимых рыбок.

Эта профессорша только жалкий пример того, как много в жизни несчастных, которые занимают не то место, которое им занимать следовало.

21 августа 1936 года.

— 80

ПОЖАР*

Комната. Комната горит.

Дитя торчит из колыбельки.

Съедает кашу. Наверху,

под самым потолком,

заснула нянька кувырком.

Горит стена. Посуда ходит.

Бежит отец. Отец: "Пожар!

Вон мой мальчик, мальчик Петя,

как воздушный бьется шар.

Где найти мне обезьяну вместо сына?" Вместо стен печи вострые не небо дым пускают сквозь трубу.

Нянька сонная стрекочет.

Нянька: "Где я? Что со мной?

Мир становится короче,

Петя призраком летит."

Вот мелькнут его сапожки,

Тень промчится, и усы вьются с присвистом на крышу."

Дом качает как весы.

Нянька бегает в испуге,

ищет Петю и гамак.

"Где ж ты, Петя, мальчик милый,

что ж ты кашу не доел?"

"Няня, я сгораю, няня!"

Няня смотрит в колыбель нет его. Глядит в замочек видит комната пуста.

Дым клубами ходит в окна,

стены тощие, как пух,

над карнизом пламя вьется,

тут же гром и дождик льется,

и в груди сжимает дух.

Люди в касках золотых топорами воздух бьют,

и брандмейстер на машине воду плескает в кувшине.

Нянька к ним: "Вы не видали

Петю, мальчика? Не дале как вчера его кормила."

Брандмайор: "Как это мило!"

Нянька: "Боже мой! Но где ж порядок?

Где хваленная дисциплина?"

Брандмайор: "Твой Петя рядом,

он лежит у цеппелина.

Он сгорел и папа стонет: жалко сына."

Нянька: "Ох!

Он сгорел," — и тихо стонет,

тихо падает на мох.

20 февраля 1927 года.

НЕИЗВЕСТНОЙ НАТАШЕ

Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.

Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.

Старик, вздыхая, гладит волос и хлеба черствую ковригу.

Грызет зубов былых остатком, и громко челюстью хрустит.

Уже заря снимает звезды и Фонари на Невском тушит,

Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,

Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,

А я пишу стихи Наташе и не смыкаю светлых глаз.

23 января 1935 года.

— 82

И Андрей Семеныч содгыр