Избранное

Советский читатель, чья боль за миллионы погибших соотечественников не утихла и поныне, с чувством понятной настороженности откроет эту повесть. Ведь она написана человеком, стоявшим по другую сторону линии фронта, солдатом, чье оружие было направлено на наши рубежи, на наши села, потому что волей фашистских заправил он послан был завоевывать и разорять нашу землю. Да, эта книга — достоверное повествование о том, что произошло на Дону и на Украине за несколько недель зимы 1942–1943 годов с сержантом альпийского батальона и с взводом пулеметчиков, которым он командовал. Это точный и подробный рассказ о военных буднях взвода: о вылазках, о перестрелках, о реквизировании продовольствия в разоренных донских и украинских селах — обо всем, чему Ригони Стерн был сам свидетелем, в чем сам участвовал, находясь на боевых позициях у Дона или отступая вместе с остатками своей армии по донским степям.

Но уже с первых страниц повести читатель не может не заметить, с какой убийственной целенаправленностью все эти описания фактически имевших место событий свидетельствуют против бесчеловечности и бессмысленности войны, в которую Муссолини и его приспешники вовлекли итальянский народ, с какой очевидностью то, о чем пишет Ригони Стерн, обличает демагогическую суть и цинизм всей фашистской идеологии, пытавшейся внушить итальянцам, что поход на Восток будет «освобождением духа» итальянской нации.

Как известно, Муссолини пророчил своим дивизиям «легкую увеселительную прогулку» к горам Кавказа и мнил разделить с Гитлером и лавры победителя, и добычу. Он разглагольствовал о силе боевого духа в своей армии, якобы рвущейся в бой «под знаменем антикоммунизма», и уверял, что на полях сражений в России возникнут чувства «дружбы и взаимопонимания» между его солдатами и фашистской армией его союзника — Гитлера. На деле — и в повести «Сержант в снегах» это самым убедительным образом раскрыто «изнутри», в непритязательной передаче того, что увидел своими глазами и запомнил один из рядовых участников восточной кампании, — присланные в Россию итальянские солдаты в массе своей бесконечно далеки от захватнических идей, им в принципе чужд и тот милитаристский психоз, и та жестокость завоевателей, что пустили столь прочные корни в сознании гитлеровского солдата. Посланные воевать, но не имеющие идейной убежденности в том, что эта война нужна им, итальянские солдаты оказались в России в подлинно трагическом положении, ибо не были ни духовно, ни даже чисто материально подготовлены к встрече с таким мощным противником, как Красная Армия. Не имея подходящего обмундирования, снаряжения, транспорта и даже продовольствия, изнуренные бесконечным маршем по заснеженной степи, они тысячами гибли от холода и голода; а те, кто выживали в кошмаре отступления, имели перед собой только одну цель — не замерзнуть на дороге, не умереть с голоду (в этих условиях и реквизирование съестных припасов у населения встречных деревень было вынужденной мерой, никогда, по свидетельству самих крестьян, не сопровождавшейся зверствами) и добраться наконец до своего дома. Вместо так и не сложившегося «взаимопонимания» между итальянскими и гитлеровскими солдатами у участников восточной кампании зарождается выстраданное ими еще на разоренных войной русских полях чувство солидарности и убежденной спаянности простых людей, которым война несет горе и разорения, чувство симпатии и уважения к советским людям, защищающим свою землю, свои дома.

Глубокое проникновение в духовный климат, царивший в итальянской армии в трагическую для нее зиму 1942–1943 годов, точная передача подробностей солдатского быта и хода военных операций позволяют относиться к мемуарам Ригони Стерна как к историческому документу. Это дает основание историкам второй мировой войны использовать свидетельства сержанта Ригони (наряду со свидетельствами ряда других участников событий, архивными материалами, сводками и т. п.) при характеристике обстановки в итальянских частях на донском участке фронта [1].

Однако примечательно, что уже Витторини — человек, едва ли не первым познакомившийся с повестью Ригони Стерна, — выделял ее из многочисленного ряда публиковавшихся в 50-е годы военных мемуаров как произведение высокого эстетического уровня. Ведь в истории «сержанта в снегах» запечатлен не только путь отступления одной из альпийских дивизий, но и нелегкий процесс прозрения молодого героя, осознание им трагического смысла того, что произошло с ним и его товарищами. Из самых обыденных, разрозненных впечатлений и переживаний двадцатилетнего сержанта–пулеметчика Ригони Стерн выводит своеобразную «духовную Голгофу», преодолев которую его герой обретает прочные, подлинно гуманистические нравственные ориентиры.