Избранное

Адреса кассирши стачечного комитета Африкан не знал, но обещал узнать. Он ни о чем не расспрашивал Варю, а деньги, которые она вернула, просто сунул в в карман, сказав, что передаст, как только увидит кассиршу.

У парадной Варю встретил дворник. Вид у нее, наверное, был такой, что он сразу догадался о ее душевном состоянии.

— Говорил, барышня, не туда идете, так нет! Еще легко отделались. Большевики бога не признают, богатых не признают, всякие там реквизиции устраивают, так ведь все-таки люди. А эти!.. Видел я их флаг, черный, аршина три бархату и надпись: «Долой! Долой! Долой!» Все долой! — Дворник плюнул. — А газетку их не довелось читать? «Буревестник» называется. Полюбопытствуйте. Требуют отменить — как это у них сказано? — право частного владения женщинами в возрасте от семнадцати до тридцати двух лет. Тьфу!

Штаб анархистов оставил у Вари тягостное впечатление, но она была довольна: избавилась от бесчестных денег. Теперь у нее развязаны руки. Сегодня же она обойдет родителей своих учеников, назначит занятия на завтра. Владимир Владимирович тоже придет в школу. Он сказал: «Важно, Варвара Емельяновна, начать. Помните: настоящий учитель всегда остается учителем».

Вечером к Варе зашел Чернышев и помрачнел, узнав, что от Тюменева по-прежнему нет известий.

На Варю Чернышев с первой беседы произвел впечатление сердечного человека. Ей захотелось рассказать ему о своих заботах.

— Это вы молодец, это правильно, — одобрил Чернышев, когда Варя сказала, что завтра начнет занятия в своих классах.

Уходя, он зачем-то спросил, в какой школе она учительствует.

В эту ночь Варя часто просыпалась. Ученики придут, пусть не все, но придут. Как-то их встретит Софья Андреевна? Как будет держаться Яков Антонович?

…Еще издали Варя увидела освещенный второй этаж школы. Свет есть, но истоплены ли печи? Ну, не беда, сами протопят.

В коридоре мальчишки играли в пятнашки. Учеников было мало, и все-таки Варю радовала возможность начать занятия.

Вдруг шумно распахнулась дверь учебной части. Оттуда вышли Софья Андреевна, Африкан, за ними Чернышев в бушлате, опоясанном пулеметными лентами…

В учительской находились Владимир Владимирович и учительница русского языка. Издалека донесся школьный звонок. Владимир Владимирович протянул Варе руку:

— Важно начать сегодня, нас уже трое. Откуда взялся этот матрос? Надо отдать ему справедливость, он умеет приводить довольно сильные доводы в защиту просвещения.

Звонок заливался. Нужно было спешить в класс.

Глава семнадцатая

Когда Тимофей Карпович вновь пришел в себя, он не мог понять, где он. Память, рассказывал он после, сохранила только клочки воспоминаний о том, что с ним происходило за это время. Он помнил себя на носилках, окруженного казаками, которые что-то говорили ему. Потом было опять забытье. Очнулся он уже на госпитальной койке, спросил у соседей, где он, ему ответили — в Петрограде, в Обуховской больнице. Первой мыслью было написать Варе, попросить прийти, но он не мог шевельнуть рукой: грудь, плечи — все было стянуто бинтами. Он продиктовал соседу, пожилому рабочему с Лесснеровского, легко раненному под Пулковом, несколько строк, полных любви и тоски, диктовал шепотом, чтобы на других койках не услышали его признаний. И раздумал отправлять. Лучше выждать, увериться в том, что врачи его не обманывают. И вдруг какое-то странное безразличие ко всему, и нестерпимая головная боль, озноб, и недоумевающие, встревоженные лица врачей. Отчетливо запомнился голос одного из них: «По-видимому, начинается сепсис». И опять забытье, и какие-то люди несут его на носилках…

Когда он снова пришел в себя, солнце золотило деревянные побеленные стены. Он лежал на койке в низенькой палате, оглядывал ее и вдруг увидел в дверях медицинскую сестру, похожую на Варю. «Опять бред», — подумал он. Так с ним уже было однажды. Варя тогда поднесла к его губам стакан. Он ощутил во рту кисловато-сладкий вкус морса, хотел ей сказать: «Ты все-таки пришла? Я не хотел писать — зачем? Видишь, умираю», а Варя расплылась в белое пятно. Наверно, и сегодня то же самое случится. Тимофей Карпович закрыл глаза, но кто-то мягко взял его руку — проверить пульс. Он вздрогнул: у кровати стояла Варя. Глаза их встретились. Нет, это был уже не бред. Тимофей Карпович молча поднес ее руку к запекшимся губам.

Теперь уже она ему рассказала о том, что произошло с ним, когда он лежал в госпитале.

Врачи подозревали у него начало общего заражения крови. Но у него начинался тиф, сыпной тиф. Тимофея Карповича немедленно эвакуировали из госпиталя в Боткинские бараки.

А как же Варя попала сюда? Об этом она не хотела рассказывать, он был еще очень слаб.

Несколько позже, когда Тимофей Карпович стал поправляться, лечащий врач как-то сказал ему:

— Не сразу разглядишь вашу невесту. По виду — барышня, институтка, а характер…

Тимофей Карпович рассмеялся:

— Какая же она барышня! Она в детстве гусей пасла.