Избранное

— Получается: постоять за себя и семью боимся. Здесь на беседе несколько фамилий оружейников — не из последних на заводе, потребуем у администрации: восьмичасовой рабочий день, казенный инструмент, и чтобы по части обысков не унижать…

Затрясло калитку, кто-то за ней злился. Николай замолчал.

— Чужого сатана несет, — буркнул Александр Николаевич. Незаметно вытащив секретный гвоздь, он открыл калитку и накинулся на Сеньку Соцкого, полицейского: — Шкалик опрокинул лишний? Дрянную щеколду не может отомкнуть, любезных моих гостей перепугал. Чего ломишься?

Соцкий был в штатском, брюки навыпуск, голубую сатиновую рубашку перехватил шелковым нарядным пояском. В Сестрорецке мало кто знал, что его настоящая фамилия Прохоров. Прозвище хорошо приклеилось — с год как и в казенных бумагах помощник пристава Косачев писал: «Соцкому. Исполнить», «Соцкому. Доложить…»

— Сборище? — Соцкий хмуро обвел глазами скамью; место Николая, который отошел к сестре Параскеве, в сторонке вышивавшей полотенце, уже занял Леньков. Он, делая вид, что не замечает полицейского, читал вслух стихотворение.

Александр Николаевич не подпускал Соцкого к скамье, нарочно петушился.

«Леньков под негласным надзором, ишь прокламацию под стихи вырядил», — думает Соцкий. Только странно, почему Леньков не прячется, разливается соловьем:

Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал.

От такой дерзости поднадзорного у Соцкого побагровел затылок.

— С чувством читает, у Ленькова октава приятнее нашего соборного попа, — похвалил Александр Николаевич. — А как ты думаешь, Соцкий?

— Ок-та-ва, — передразнил, заикаясь, Соцкий. — Поликсенью жалею, а то рассчитал бы твои «посиделки» на первый-второй — и в участок, а зачинщика в край, где птицы на лету мерзнут.

— По этапу — смутьяны, а у меня кто на посиделках? — спросил Александр Николаевич у Соцкого. — Поспрошай в конторе, Быки — воды не замутят, берут дни на говение. Ленькова взять: самостоятельный, заведется лишний рубль — тащит не в казенку, а тратит на книжки.

Леньков про себя посмеивается над темным полицейским, читает нарочно громко:

Труд этот, Ваня, был страшно громаден —
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден…

— Засужу, по Владимирке заскучали. — Соцкий оттолкнул Александра Николаевича, но тот успел удержать его за локоть.

— И барышню, племянницу Авенариуса, строителя Приморской чугунки, тоже в участок. На лужайке у качелей она читала то же самое про царя. Господа офицеры кричали «браво, бис», генерал розы подарил.

— Ошалел! Девицу из благородных в полицию! — Соцкий погрозил кулаком. — Упеку!

— А закон? Упекают тех, кто запретные прокламации почитывает, а моих любезных гостей и нас, хозяев, за какую провинку? — спрашивал строго Александр Николаевич.

— Прокламация про царя, запретная, — Соцкий рванулся к Ленькову. — Тряхну, дурь разом изойдет.

Александр Николаевич загородил Ленькова.

— Книжица-то взята из Александро-Невского общества трезвости. И знай, Соцкий, царь беспощадный — не император Николай Второй.

— Так то читали не про нашего самодержца? — смягчился Соцкий и сразу заговорил растерянно: — А про чужих царей какая нужда злословить, от бога цари.

Приятности от Соцкого в компании никто не ждал. Первыми ушли Быки. Поднялись Шатрин и Леньков.

С пустыми руками как Соцкому возвращаться в участок? Похвалился приставу накрыть на Никольской смутьяново сборище. Злой Соцкий кинулся в дом.

Сделав знак Николаю, чтобы оставался во дворе, Александр Николаевич прошел за полицейским. В большой комнате Соцкий сгреб в охапку книги с этажерки, швырнул на стол.

— Сыскал запретные книги? Только болван на свету такие держит, — неторопливо вразумлял полицейского Александр Николаевич. Открыв обложку, он показал портрет: — Граф, понял, их сиятельство граф Толстой.

— Не слепой, читал и графа, — огрызнулся Соцкий. Он был серым, малограмотным мужиком, но каждое утро на вокзале покупал «Биржевые ведомости».

— Тратишь время, а на что… пригубил бы водочки, приятная, холодненькая.

От угощения Соцкий отказался. Недоверчиво полистав книгу, ушел.

Заговорила Поликсенья Ивановна:

— Неспроста водку не выжрал, озлобился Сенька, жди беды.

Предчувствие не подвело Поликсенью Ивановну. Она проснулась ночью, в четвертом часу. Разбудили ее подозрительные шорохи на улице.

— Бродяги шнырят, до нас черед дошел, позавчера у Ахропотковых погреб очистили. Пугани из ружья, — Поликсенья Ивановна растолкала крепко спавшего мужа.

Александр Николаевич натянул холщовые штаны, сорвал со стены берданку — и к окну.

— Бродяги рангом выше лезут через забор, — сказал он. — Эка, и Соцкий перемахнул. Норовят врасплох застать.