Избранное

А Элеонора? После участия в штурме, уступив первому порыву, она тоже крепко обняла стоявшего напротив нее матроса. Ну и что? Каждый на борту был героем и имел право на привет от дочерей родной страны.

Но когда этот моряк, вместо того чтобы галантно проводить ее к праздничному столу, принялся лапать ее и мусолить губами, она прямо озверела от ярости и, кусаясь как собака, царапаясь как кошка, брыкаясь как лошадь, наконец ужом выскользнула из объятий ошеломленного ухажера. В следующий миг он опомнился и с криком «Ну, погоди, дрянь!» кинулся за ней. Умение бегать как лань на сей раз Элеоноре не помогло, свободного пространства не было, и в панике она юркнула, как мышь, в темную дыру кормового люка и очутилась в полутемном помещении, откуда не было выхода; лихорадочно ощупав все вокруг, она вновь попала в лапы взбешенного преследователя.

На удары ног о переборку и на крики, сопровождавшие борьбу, отворилась дверь, и мужской голос громко спросил:

— Что происходит?

— Девка артачится, — ответил рассвирепевший матрос.

— Уж раз вы здесь, прежде всего отпустите друг друга, — приказал голос.

Исполнив приказание, они (Элеонора была весьма растрепана) вошли в просторную, хорошо обставленную каюту, где человек десять скорее с досадой, чем с любопытством, оторвались от своих занятий и развлечений. Вероятно, это был командный состав, по традиции не участвовавший в празднике.

— Если ты артачишься, то зачем сюда явилась? — спросил отворивший дверь офицер, проникаясь сочувствием к подчиненному.

— Я прибыла сюда передать привет всему экипажу, показать, как я рада его благополучному возвращению. Я еще никогда ничего подобного не видела. Я недавно в Амстердаме, а приехала из Оверэйссела, — сказала Элеонора, едва сдерживая слезы.

После первых же ее слов мужчины поняли, что она тут случайно, и досада их сменилась веселым любопытством.

— Но как ты сюда попала?

— Вместе с остальными. Наблюдая за их отправкой, я решила, что каждая молодая женщина обязана принять в этом участие, и вклинилась в очередь. К тому же мне очень хотелось побывать на таком большом корабле.

Объяснение Элеоноры вызвало поначалу смешки, хмыканье, покачивание головами, а затем вдруг вся каюта взорвалась гомерическим хохотом. Худые хлопали себя по коленкам и от смеха сгибались пополам, толстяки держались за животы и запрокидывали головы, а кое-кто катался по полу, умышленно причиняя себе боль, чтобы подавить смех.

А Элеонора? Ее смеющиеся уста ловили слезы из плачущих глаз.

Не смеялся лишь незадачливый ухажер. Сообразительный и смелый в будничной жизни, он стоял теперь дурак дураком и с явным облегчением ушел, когда офицер, открывший дверь, сказал, сдерживая смех:

— Поищи себе другую, Янсоний, должно быть, найдешь еще кого-нибудь.

Элеоноре офицер предложил сесть и, как только хохот немного утих, спросил:

— Кто же ты, в конце концов? Или я должен обращаться на «вы»?

— Ну за девицу легкого поведения я теперь уж вряд ли сойду, — сказала Элеонора, утирая слезы, — следовательно… Хотя, с другой стороны, ваш подчиненный так основательно меня потрепал, что в нынешнем моем виде я едва ли способна вызывать к себе уважение (при этих словах Элеонора попыталась прикрыть дыры на платье), а поскольку вы меня защитили, я из благодарности к вам не вправе обижаться на фамильярное обращение. Как я уже говорила, живу я в Оверэйсселе, а в Амстердаме остановилась у тетки на Херенхрахт.

Из-за щекотливых деталей своего приключения она не посмела сказать правду.

— И вы никогда прежде не бывали в Амстердаме?

— Нет, я здесь в первый раз. — И тут же, указав на широкий эркер с видом на воду, оживленно, желая сменить тему разговора, и более раскованно, поскольку к ней обратились на «вы», добавила: — Он-то, наверное, и расположен над кормой. По пути сюда я подумала, как здорово в нем обедать, например возле острова Мадейра, а после обеда стряхнуть объедки в океан.

— Если хотите, можно расположиться там, — сказал офицер, почувствовав к ней симпатию. — Вам придется погостить у нас некоторое время, ведь, пока поднят флаг с изображением сердца, никто не имеет права ни подняться на корабль, ни покинуть его. Мы сейчас так же далеки от земли, как посреди Тихого океана. А если я наполню два бокала мадерой, то мы окажемся возле Мадейры, и ваша мечта станет почти реальностью.

И вот Элеонора уже беседует за бокалом вина с офицером в самом уютном уголке корабля, в уголке, освещением и красотой убранства больше похожем на будуар времен Людовика XV, чем на каюту голландского судна XVII века.

Она кое-как привела в порядок свою прическу и одежду, и под действием вина и оживленной беседы ее бледность и застенчивость сменились румянцем и уверенностью.

Взгляды их были устремлены на запад, на широкий разлив реки Эй и на две полоски суши, острова Рёйхоорд и Хоорн, а затем скользнули к югу, где за зеленеющими берегами виднелся коренастый силуэт харлемского св. Бавона.[116]

Во всех направлениях по реке сновали суда, каботажные, рыболовные, тьялки, лихтеры, ялы, шлюпки.