Избранное

Наутро вместе с отцом семейства, который, как и все тамошние жители, работал на добыче мрамора, я поднялся к карьеру. Мы шагали по шпалам узкоколейки; идти по мраморным блокам было небезопасно. Наверху со всех сторон раздавался высокий пронзительный шум от тонких стальных прутков, которые там и сям медленно, но верно пилили мраморный монолит. Прутки эти бегали взад-вперед на маленьких колесиках, приводимых в движение электромотором. Долго, очень долго они елозят себе туда-сюда, и вдруг целая глыба отваливается от горы; в этом методе мне чудилось что-то очень, коварное, и я представил себе, что вот таким же образом кромсает на части человеческую душу бесконечное страдание. Несколько раз по воздуху на верхние этажи карьера поднималась большая бадья с рабочими, которые были похожи снизу на белые щепочки; это была настоящая мраморная гора. Если ее когда-нибудь целиком разденут и оставят стоять как есть, наверное, это будет гораздо красивее, чем все те формы, которые принял мрамор в руках людей, рассеянный по всей земле.

В самом Фосдиново повсюду стоят фабрики и мастерские, где продолжается обработка мрамора; дружно работающие пилы распиливают мраморные блоки на плиты.

В Массе меня ждала приятная новость. Когда я рисовал в таверне, один коротышка попросил меня прийти к нему в половине шестого и дал адрес. Это был магазинчик радиоприемников и патефонов. Хозяин появился примерно через час после моего прихода, но я не скучал, его сынишка лет десяти все это время крутил своим дружкам, торчавшим в дверях, полученные отцом на продажу новые патефонные пластинки. Я проявлял к ним большой интерес, тем самым побуждая мальчика ставить все новые и все более красивые пластинки. Это был великолепный концерт; когда всякие глупые песенки кончились, приятели сынишки разбежались, так что я вдвойне мог наслаждаться музыкой после перерыва в несколько месяцев.

Как раз во время упоительного мужского хора в дверь вкатился папашка и с порога закатил концерт, но не вместе с хором, а соло. Я сделал невинные глаза, мальчонок немедленно исчез, а хозяин не стал рядиться и дал пластинке доиграть. После этого он выложил мне свою идейку. Он хотел, чтобы я изобразил его с женой и двумя детьми на одном листе бумаги. Я подумал, что ему нужен полный семейный портрет, в обнимку на кушетке и все такое, и меня чуть не хватил удар. Быстро это не сделаешь, отвечал я, очень большой заказ, потребуется несколько дней, а ему он обойдется самое малое в сотню лир. «Нет-нет, — говорит, — вы меня не поняли, вы будете рисовать как обычно, только все головы должны быть друг возле дружки на одном листе». — «Тогда согласен». Мы пошли в книжную лавку, где он купил большой лист бумаги, дома у него была чертежная доска. Мы договорились, что родители займут верхние углы листа, детей поместим ниже этажом и поближе к центру, а все лица будут обращены друг к другу; заказчик находил в такой композиции особую прелесть.

Папашка позировал первым. Низкорослым всегда хочется выглядеть посолиднее; я это учел, и получилось как надо. Потом настала очередь детей, мальчика и девочки. Чем дальше шла работа, тем осторожнее я рисовал, чтобы не испортить все блюдо; супругу и Мамашу я заканчивал уже почти через силу. Когда мой шедевр был готов, меня попросили нарисовать еще раз отдельно мальчика, и за всю работу глава семейства дал мне десять лир. Мне показалось слишком мало. «Но если такой сквалыга сам ни о чем не догадывается, то черт с ним, пусть подавится своими паршивыми деньгами», — подумал я с возмущением и ушел прочь, не сказав ни слова.

Когда я обедал в маленькой гостинице, вошла мужская компания и вскоре завела с молодыми буфетчицами богословский диспут на темы, горячившие головы наших предков еще во времена Реформации. Среди тезисов был следующий: чтобы продолжить род людской, дети Адама и Евы неизбежно должны были предаваться кровосмешению, и это большой порок в творении божьем. Мне тоже захотелось пофилософствовать, и я сказал, что обычному человеческому разуму браться судить о Священном писании — значит идти по ложному пути, ибо по таким рассуждениям выходит, что господь бог своими деяниями затмевает самых ужасных преступников: сначала подстроил людям шутку с раем, а после обрек их на вечные муки в аду. Это лучшее доказательство, что Библию нельзя мерить мерками нашего здравого смысла. Но меня не поняли. Одна буфетчица, девушка удивительно красивая, думая подтвердить мою правоту, заявила, что о таких вещах толковать нынче уже забыли, пусть святые отцы себе голову ломают. На этом диспут сам собою закончился.

ТОСКАНА

Виареджо, итальянский Схевенинген,[23] лежал словно мертвый под ослепительными лучами солнца. Я отдохнул немного на песочке после утреннего перехода. Виареджо — это широкий бульвар с уродливыми виллами и гостиницами да старые рыбацкие посудины на берегу в южной части города, точь-в-точь Схевенинген, только суета помельче, да и пляж, конечно, не такой красивый.