Избранное

Еще раз опрокинув Тимошку, Вася с победным криком подхватился с земли, бросился к озеру, на ходу срывая с себя пижаму. Тимошка только на минуту задержался на берегу, заливаясь оглушительным нарастающим лаем, как только голова Васи показалась на поверхности, Тимошка тяжело плюхнулся в воду, подняв тучу брызг, и поплыл к хозяину, бешено работая передними лапами и неестественно высоко задирая треугольную морду, плотно сжав пасть и от этого став очень деловитым. Вася брызнул в него водой и засмеялся, суровая озабоченность Тимошке никак не шла, ведь по натуре своей он был добрым, легкомысленным и веселым существом.

День с утра обещал долгое и жаркое солнце, с берез в озеро низвергались зеленые водопады листвы, сейчас застывшие и все-таки таящие в себе неустанность движения, пышными, изумрудными купами они отражались в бездонном призрачном мире, не имеющем границ и законов реального. И еще Васе казалось, что эта лохматая голова с обожающими глазами движется откуда-то из другого, потустороннего мира, ведь в реальном давно не осталось такой доброты и преданности. Перевернувшись на спину, Вася положил руки под голову и стал глядеть в небо, на сомкнувшуюся зелень, сквозь которую рвалось разгоравшееся с каждой минутой солнце. От внезапной сверлящей боли в затылке у него перехватило дыхание, усилием воли он с трудом заставил себя удержать мутившееся сознание, и тут кто-то насмешливый словно коснулся его сердца, и Васе стало хорошо. Что же, пусть так, сказал он себе. Он сам всего лишь зыбкое отражение непонятных сил, всего лишь мгновенная проекция какого-то всеобъемлющего чудовищного опыта, а поэтому бесполезно сосредотачиваться на себе, даже если уже предопределено последнее и самое загадочное. Удивительно, удивительно, успел подумать Вася, не отрываясь от затягивающей, начинающей нежно звенеть глубины неба, человек и не предполагает, что начинает жить полновесной жизнью только где-то у самой крайней черты, может быть, это и есть завершающее дыхание космоса, вот когда человек по-настоящему ощущает и себя, и жизнь, и страдание, и любовь. И все, что было до этого, оказывается лишь бледным оттиском пережитого. Он раньше думал, что жил, а это была всего лишь игра в жизнь, где все было в одну сотую истинной силы. Он любил, страдал, боролся, в нем рождались опустошающие все его существо идеи. Высшим наслаждением для него было устанавливать видимые только ему закономерности, ощупью пробираться в их кричащей абсурдности, в кажущейся совершенно алогичной очевидности, вырванной, казалось, у самого хаоса и отодвинутой за черту дозволенного. То, что происходило потом, его мало интересовало, чаще всего уже кто-то другой выуживал одно-другое драгоценное зерно, а то вдруг натыкался и на целую золотоносную россыпь, но все это уже мало интересовало Васю, каким-то образом его мысли становились достоянием других, более ловких, умеющих прочнее устроиться в жизни. Ему многое полагалось по статусу таланта-премии, деньги, престижный жизненный уровень в виде первоклассных медицинских учреждений, представительство в выборных органах, но он не успевал воспользоваться плодами своего труда в короткие передышки отдыха, самому ему лично почти ничего не было нужно, и потом, слишком велико было повседневное напряжение, он слишком уставал, а желающих было всегда больше, чем благ. Пока он вынашивал очередную проблему и с головой нырял в нее, эти силы окончательно утверждались в необходимости своего руководства процессом жизни вообще, не говоря уже о науке п каких-то жалких идеях, от всех жизненных благ ему выпал лишь этот запущенный сад, все больше захватываемый лесом и оврагом, кусок озера и старый, все больше ветшающий дом. Да и случилось это давно и как-то совершенно случайно, когда никто из этих вездесущих сил не мог и предположить о его беспомощности, об отсутствии у него этих. самых элементарных необходимых навыков, как любила в моменты наибольшей отчужденности говорить его жена Татьяна Романовна, дочь видного кибернетика Романа Адриановича Святухина. Возможно, Татьяна Романовна и права, и ей не повезло с мужем, она могла выбрать кого-то более достойного, но что делать, жизнь набело не проживешь. Когда-нибудь и Татьяна Романовна поймет главный смысл и назначение человека, как понимает сейчас он, и все образуется. Ведь и он не предполагал раньше, что главное-вот в этом утреннем купании, в теплом, не остывшем с ночи озере, восхитительно пахнущем тиной в этой облегченности тела, когда за далекие горизонты отодвинулась вся ненужная суета, сжигающее честолюбие и бешеная жажда снова и снова удивить мир неожиданным поворотом кажущейся уже исчерпанной до конца идеи.

Главное, оказывается, в другом, в возможности не торопиться, не гнать, не толкать себя в спину, в возможности видеть небо, слушать по утрам пение птиц, иметь для этого хоть немного свободного времени.