Избранное

Во вторник, ближе к вечеру, Тимошка, задремавший было в комнате Олега, неожиданно поднял голову, насторожился и глухо заворчал: в доме появился чужой. Тимошка слышал, как Семеновна с ним оживленно разговаривала, но Тимошку это не успокоило. Незадолго перед этим Олег поссорился с Дашей из-за испорченной книжки и теперь запирал от нее свою комнату. Уходя на волейбол, он нечаянно запер спящего Тимошку у себя в комнате, и Тимошка не мог теперь выбраться наружу. Все больше побуждаемый беспокойством и обидой, Тимошка начал грустно, с надрывом лаять, и он не ошибался в своем нетерпении, в дверях веранды широко улыбался Полуянов, одним глазом глядя на Семеновну, а другим на лестницу, ведущую наверх.

— Как вы тут, Евгения Семеновна? — с чувством говорил в это время Полуянов, и Тимошка в своем затворничестве, стараясь не пропустить ни слова, даже убрал язык, чтобы он не мешал ему слушать. — Зашел вот справиться, не нужно ли чего? Не стесняйтесь. Вы же знаете, мы с Васей и Татьяной старые друзья. Я Васе обещал наведываться. А тут господь такой ливень на нас опрокинул. Что-то и не припомню такого. Крыша не потекла? Все в порядке?

— Не нуждаетесь ли в чем? Ребята здоровы?

— Спасибо, спасибо, Яков Андреевич. Ребятишки здоровы, — ответила Семеновна, с интересом присматриваясь к подвижному лицу гостя. — Дети хорошие, слушаются, помогают во всем. Спасибо за внимание. Ничего не нужно.

— Вот детишкам — сладкое, — сказал Полуянов, выкладывая из портфеля на стол две коробки шоколадных конфет.

— Совсем уж лишнее, — неуверенно отказалась Евгения Семеновна.

— Да вы, Евгения Семеновна, не стесняйтесь, дайте знать, если в чем нужда будет.

— Спасибо. Вот молоко в магазин перестали возить из-за дождей. А вам возят?

— Право, не знаю. Кажется, возят, — неуверенно предположил Полуянов и опять сумрачным, тревожным глазом покосился на лестницу на второй этаж. Евгения Семеновна, вы детей не тревожьте, — понизил он голос. — От Василия Александровича звонили на днях, там неприятность маленькая вышла… Вам ничего не сообщали, не хотели тревожить, нет, нет, не пугайтесь, теперь все в порядке. Вася руку немного повредил. Знаете, ведь горы… Теперь действительно все в полном порядке. Они вот-вот должны вам сами позвонить, о детях беспокоятся.

— Вы правду скажите, Яков Андреевич, с Васей серьезное что-то было? — с явным недоверием спросила Семеновна.

— Куда уж серьезнее! Представляете, ливень в горах?

И туда циклон пришел. А они не успели вернуться вовремя назад. Знаете, горы, тропинки. Я всего этого не признаю.

В кино красиво. Издали можно полюбоваться. Тащиться же в горы в Васином теперешнем состоянии! Я Татьяну не понимаю. Можно ли так рисковать? Полуянов понизил голос к тревожно посмотрел в разные стороны. — Едва в пропасть не сорвался. Слава богу, обошлось… Как раз два дня тому назад и случилось.

Уронив руки на стол, Семеновна села, ей припомнилось, это позапрошлой ночью выл Тимошка. Она проснулась среди ночи и не сразу поняла, что это воет Тимошка, послушав, она опять провалилась в сон. Ей сейчас почему-то захотелось, чтобы Полуянов поскорее ушел.

— Яков Андреевич, а вы ничего не утаили? Правда, обошлось?

— Что вы, Евгения Семеновна, истинная правда. Как на духу! — отозвался Полуянов, и глаза его побежали в разные стороны.

Семеновна недоверчиво поджала губы, неуверенность Полуянова лишь утвердила ее в своих подозрениях. «Басурман разноглазый, ничего-то у него не выведаешь!»

— Евгения Семеновна, у меня к вам просьба, — прервал се невеселые размышления Полуянов. — В прошлый раз я свой блокнот у Василия Александровича наверху забыл. Такой синий, с металлической застежкой… Я: очень спешу. Он мне нужен, пожалуйста, поднимитесь, поищите его, Евгения Семеновна.

— А вы, Яков Андреевич, сами поднимитесь, — обрадовалась Семеновна тому, что тягостный гость наконец уйдет и не надо будет поить его чаем. Видела я такой блокнот, пыль стирала, на маленьком столике в углу видела.

— Если позволите.

— Иди, иди, Яков Андреевич.

Легко наступая на некрашеные половицы, так, что ни одна не скрипнула, Полуянов поднялся наверх, распахнул дверь в кабинет и сразу увидел свой блокнот. Но другой глаз его с порога устремился к большому, потемневшему от времени письменному столу из мореного дуба, Дубовый стол неодолимо притягивал Полуянова к себе. Почему-то пришел в голову старый спор с Васей, собственно, вели они его всю жизнь, он никогда не оканчивался. Полуянов, выдержанный, уравновешенный человек, хорошо владеющий своими эмоциями, сердился сейчас на себя за задержку.