Избранное

Страх охватил меня. Я хотел было броситься бежать, но, взглянув на деда, застыл на месте. Мне стало жаль его.

Баграт уже торжествовал победу.

— Уста Оан, прощайся с внуком! — крикнул он.

— Портки еще не замарал, укротитель? — бросили мне из толпы.

Вокруг меня замкнулся круг хохочущих зевак. Я посмотрел на их искаженные от смеха лица и исполнился решимости.

— Удержишься? — спросил, ухмыляясь, Баграт.

— Раз плюнуть! — ответил я, облизнув пересохшие губы.

С шеи жеребца сняли веревки, на голову надели недоуздок. Я посмотрел на неука, дико вращающего глазами, на окружающих и почувствовал, как холодок пробежал по спине.

Делать нечего, я взобрался на камень у дороги, изо всех сил стараясь унять дрожь в коленях. Танцующего жеребца подвели к камню. С показной лихостью я вскочил на атласную спину, и тотчас же передо мной разомкнулось кольцо зевак.

Выскочив из круга, жеребец повернул вправо и понес меня вдоль улицы, за село.

Вначале он, казалось, забавлялся мной. Он взбрыкивал, взвивался на дыбы, шарахался из стороны в сторону, мотал головой и неистово ржал.

Сразу выронив из рук охвосток повода, я судорожно цеплялся за гриву, но и грива уплывала от меня. Я валился то на правый бок, то на левый, скользил по спине от шеи к хвосту и обратно. Наконец на всем скаку жеребец подогнул передние ноги, и я кубарем полетел через его голову. Свет померк у меня в глазах.

Очнувшись, я долго не мог понять, где я и что со мной случилось.

Надо мной склонились встревоженные лица, и я, как ни силился, не мог узнать их.

— Как думаешь, Тавад, — услышал я приглушенный голос матери, — выживет он?

— Я не цирюльник, — отозвался Тавад, — надо позвать Седрака.

Послышались глухие всхлипывания матери и громкие причитания тетушки, жены Тавада.

Я не любил Тавада и его жену. Они жили богато, к нам приходили редко, только когда у нас случалось какое-нибудь несчастье.

— Весь твой род, Оан, погиб от тщеславия. Где твои сыновья? Что загубило их? Тщеславие… Все они в тебя, И на войне погибли, наверно, потому, что вперед норовили. Что ты хочешь сделать с моим отчим домом? Чтобы очаг в нем остыл, чтобы к нему заросла трава? Что?

Это тетушка кричала на деда.

Деда я не слышал, но чувствовал его осторожные прикосновения. Вот он, всхлипывая, поправляет подушку. Вот, тихо наклонившись надо мной, подносит к губам стекло, должно быть зеркало. Так, я видел, делают с покойниками…

Потом скрип дверей, и легкие, торопливые шаги. Это пришел Седрак. Я чувствую на себе холодное прикосновение его пальцев. Напрягаю слух.

— Перелом руки. Вывихи в плече и локте… До свадьбы заживет…

И по тому, как он умолк, не сказав ни единой шутки, я понял, что дела мои плохи.

Голова горела, я чувствовал, как голоса в комнате затухали, удаляясь от меня…

Прошло, должно быть, немало времени, прежде чем я понял, что уже много дней лежу в постели со сломанной рукой, замотанной в лубки.

Однажды вечером, еще слабый, обложенный подушками, я сидел за ужином вместе со всеми. Неожиданно в дверях показался Баграт. Увидев меня за едой, он всплеснул руками:

— Выжил!.. Ну и порода!

Ему отвели место на мутаках, возле деда. Из разговоров я узнал, что Баграт каждый вечер заходил справляться о моем здоровье.

В этот вечер он долго сидел у нас.

— Вздорные мы с тобой люди, Оан, — все сокрушался он, — ведь мальчишку чуть не сгубили, а?

Дед скорбно качал головой.

_____

Меня лечила столетняя старуха с трахомными глазами и шамкающим ртом. Лечила наговорами и травами. Иногда она, кряхтя, брала мою вспухшую руку в свои холодные крючковатые пальцы и проверяла, правильно ли срослись кости. Сколько раз уже сраставшаяся кость снова трещала в пальцах старухи-костоправа, и меня бросало то в жар, то в холод!

Пятнадцать дней пролежал я неподвижно с огромным мотком ниток под мышкой. Деревянные лубки на руке казались мне раскаленными полосками железа, впивающимися в тело. Боль, тяжкая, зудящая, переворачивала все мои внутренности.

Когда мне стало лучше, острая боль унялась, меня стали самого возить к старухе. Она жила в дальнем селении — Нинги, и я ездил на лошади Баграта, который бесплатно возил меня туда и обратно.

Проведать меня приходили почти все мои товарищи, с которыми я учился. Приходили даже такие, с которыми я никогда не был близок. Раза два, пока я лежал в постели, был даже Вачек, но самым желанным для меня все же был приход Васака.

— Ну, что было сегодня в школе? — осведомился я, как только он показался на пороге.

Васак тотчас же принялся рассказывать все новости за день.

— А десятичные дроби уже начали? — спросил я однажды.

— Давно. Уже задачи на них решаем.

— А что они, интереснее простых?

— Куда там простые!

Васак снисходительно посмотрел на меня.

— Вот, скажем, у тебя одно яблоко, и ты должен делить его поровну между ста людьми. Как думаешь, какую долю получит каждый из них?

— Каждый получит сотую долю яблока! — ответил я.

— Ты говоришь, как торговка на базаре, — покровительственно прервал меня Васак. — Ты мне объясни, вообразив, что перед тобой не я, а парон Михаил. По-научному.

— Не знаю, — откровенно сознался я.