Избранное

Гассер водил меня по всей фабрике. Она оказалась куда грандиознее, чем я себе представлял. За зданием тянулся широкий пустырь, на котором между камней пышно разрослись сорные травы. Гассер остановился и окинул взглядом это пространство.

— Здесь следовало бы поставить второй корпус. Давно пора, — сказал он наконец.

— Почему же вы этого не делаете? — спросил я.

Он посмотрел на меня тем особенным взглядом, который я уже раз подметил в Санкт-Морице: усталым взглядом старого, разочарованного человека.

— Зачем? — ответил он вопросом на вопрос. — Случалось вам поразмыслить, зачем человек работает? Чтобы жить? Бывает и так. Но это не самое важное. Посмотрите на меня: я могу жить и не работая. Вот видите! — Он испытующе посмотрел мне в глаза и продолжал: — Нет, вы еще слишком молоды, таких вопросов в вашем возрасте себе не задают! Но я, я стою одной ногой в могиле. Зачем я работаю?

Мне стало немного не по себе. Я не знал, что ему ответить. Наконец сказал:

— Вероятно, для дочери!

Гассер, по-видимому, и ожидал такого ответа. Но его рот перекосился презрительной усмешкой.

— Для Мелани? Вы же ее знаете. Можете вы представить себе Мелани, это воплощение нерешительности, во главе предприятия? Через два года она обанкротилась бы: ее обобрал бы первый встречный негодяй.

В глубине души я должен был с ним согласиться. Но я не мог дать ему это заметить. Поэтому возразил:

— Может быть, Мелани выйдет замуж, и тогда…

Гассер прервал меня. Он устало покачал головой.

— Кто на ней женится? Мелани почти ваших лет и притом безобразна… Да, да, оставьте! Я знаю, что вы будете протестовать. Оставим это! Мы ведь оба не слепые. А потом — все ее повадки! Было время, когда я думал: «Может быть, кто-нибудь возьмет ее ради денег». Для нее я бывал в обществе и сам давал приемы. Путешествовал с ней по свету. Все напрасно! Это время прошло, и теперь я знаю: моя дочь не найдет мужа!

— Ну, это, кажется мне, все-таки…

— Оставьте! — отмахнулся он. — Конечно, ее можно выдать замуж. Завтра же явится полдюжины претендентов, завтра же, если я захочу. Бездельники и охотники за приданым! Болваны, способные танцевать и кутить, но не работать!

Он схватил меня за воротник, притянул к себе и продолжал тихим, настойчивым голосом:

— В это предприятие вложен труд моей жизни, оно близко моему сердцу, как родное дитя! Черт знает, может быть, даже ближе! И вы думаете, что я позволю первому встречному уличному мальчишке разваливать его после моей смерти? Чего бы я не дал, если бы явился настоящий человек, разбирающийся в делах! Я хочу знать, что предприятие будет работать и тогда, когда меня не станет, что, созданное и выпестованное мной, оно устоит и в дальнейшие времена! Чего бы я за это не дал! А так? Что произойдет, как только меня зароют? Продадут кому попало или еще хуже: испортят и изгадят! — Он щелкнул пальцами. — И вот столько не останется от моего творения! — Он собрался идти: — Оставим это! Нет смысла говорить о таких вещах. Пойдем, женщины ждут нас.

Когда мы с Бетти ехали домой, я смотрел на высившуюся вдали фабрику, пока она не скрылась из виду. Странные мысли пробуждались во мне: кто женится на этой Мелани, будет обеспечен до конца своих дней. Если с неба попадет в руки такое богатство, кому придет в голову отказаться от бесплатного приложения в виде старой девы? Она так безобидна, так ничтожна!

Впервые мою грудь стало грызть раскаяние: «Чего ты мог бы достичь, если бы не Бетти!» В том, что Гассер охотно взял бы меня в зятья, я не сомневался.

В эту минуту Бетти о чем-то меня спросила. Но я не ответил ей. Мои мысли были в особняке среди сада, около гудящих машин и около старика, который только и ждал, чтобы подарить все, что у него было, тому, кто возьмет его дочь.

Дома нас ждала прежняя жизнь с прежними заботами. Целыми днями я работал: посещал клиентов и диктовал письма. Но во всей этой деловой суете я не видел движения вперед, не видел смысла. Посреди работы мной часто овладевала мысль: «Все это ничего не стоит! Это холостой ход, топтание на месте!»

Бетти просила Мелани когда-нибудь проведать нас, и та приехала уже через неделю. Они были очень расположены одна к другой. Я поймал себя на том, что обходился с Мелани гораздо внимательнее, чем раньше. Я помог ей снять пальто, проводил ее в комнату и сказал:

— Пожалуйста, присаживайтесь! Ваше посещение нас искренне радует.

Время от времени я вставлял шутку, тогда Мелани смеялась, благодарно и удивленно смотрела на меня и краснела.

Мало-помалу мы все больше сближались с Гассерами. Старик иногда сопровождал дочь, и уже к зиме мы привыкли к тому, чтобы раз в неделю навещать друг друга. На тему, однажды затронутую Гассером, мы больше никогда не говорили, даже оставаясь с ним вдвоем.