Читаем Избранное полностью

Избранное

ОТВЕТ: Я, конечно, был конформистом, но оригинальным. Я абсолютно не верил в марксизм-ленинизм и т. д. и т. п. Более того, я был убежден, что в конечном счете (но только в очень конечном) наша страна должна перейти к строю западного типа. Я думал, что это перспектива очень долгая и что я до нее, конечно, не доживу. Я считал, что вся моя научная работа, и объективно, и субъективно антимарксистская, способствует этому переходу. Здесь совесть моя была чиста, я делал то, что считал полезным для общества. Но в открытые конфликты по дурацким, как мне казалось, вопросам я вступать не желал. Я рассуждал примерно так: миллионы людей верят в какую-то чепуху, начать говорить им, что это чепуха, где-то даже аморально, зачем подрывать веру, которая дает им возможность спокойно жить? Другое дело, что надо постепенно расшатывать веру в эту чепуху и подготавливать их сознание. Я даже не совсем понимал диссидентов. Говорить о том, что у нас нет демократии и свободы слова, казалось мне чем-то наивным и бессмысленным. Тем не менее я был связан с некоторыми диссидентскими кругами. И некоторые позднейшие эмигрантские витии бывали у меня дома и даже пили водку.

ВОПРОС: Как же получилось так, что Вы, начиная как типично академический ученый, затем стали политическим публицистом?

ОТВЕТ: Отчасти перестройка переломала мою жизнь. Если бы не перестройка, я знаю, чем бы я занимался, – индуизмом и буддизмом. Я готовился к этому довольно серьезно, и у меня дома где-то валяется переписанная на санскрите от руки, с некоторыми грамматическими комментариями, Бхагават-гита. Лезть в политику я совершенно не собирался, хотя меня и заталкивали. Но уже в 1990 и тем более в 1991 годах у меня сложилось ощущение, что мы идем плохим путем, что впереди авторитарный режим, который возникнет из победившей «демократии». Это ощущение полностью противоречило настроениям всех моих друзей и близких, пребывавших в состоянии демократической эйфории. Я решил, что я, в силу особенностей своей научной биографии или чисто личных особенностей, понимаю нечто, чего они не понимают, и мой гражданский долг – говорить об этом. После 1991 г. я радикально, усилием воли, порвал с дорогими мне академическими штудиями и полностью отдался современной политологии. Я и здесь старался оставаться ученым, искать закономерности в общественной жизни, сопоставлять схожие процессы, отделять существенное от несущественного. Научным полем для себя я избрал сравнение политического развития постсоветских государств – очень богатая тема, позволяющая понять многое в современной России. Что из всего этого и вообще из моей научной деятельности получилось – судить не мне, но могу сказать только одно: я старался.