Набережная Ялты в середине марта,именитая публика еще не подгребала —сыро, ветрено и прохладно,на море волнение — три балла.Все мы дети Цельсия и Реомюра,ждем у моря случая и погоды,вон блондинка в розовом приуныла,одиноко разглядывая шверботы.Сдвинем кружки, усядемся потеснее,солнцепоклонники в ожидании литургии.Все, кто здесь, ошую и одесную,братья свету, волненью волны родные.Ну, а ты, делегированная Краснодаром,прилетевшая к морю по горящей путевке,вот увидишь — все сбудется, ведь недаромточно пурпур богини твои обновки.Нету близости больше, чем перед солнцеворотом,нет единства светлее, чем перед загаромс этой вот медсестрой, с этим разнорабочим,с этим завучем, управдомом, завгаром.«Холодный песок прибалтийский…»
Холодный песок прибалтийскийЗамешан на талом снегу,Как хочется мне проболтаться!А вот не могу, не могу.Ангиной во мне наболели,И стали как-будто сродниПоследние числа апреляИ первые майские дни.Над льдистой разрухой залива,Норд-весту попав на прицел,Стою, бормочу торопливо,Что к месту сказать не сумел.Мне больше не сладить с гортанью,Как скоро меня извели!И вот я причислен к молчаньюХолодной и дерзкой земли.«Тревожная осень, над городом свист…»
Арк. Штейнбергу
Тревожная осень, над городом свист,Летает, летает желтеющий лист.И я подымаю лицо за листом,Он медлит, летя перед самым лицом.Воздушный гимнаст на трапеции сна,О, как мне ужасна твоя желтизна.Посмертный, последний, оберточный цвет.— Что было, то было, теперь его нет, —Ты в этом уверен, поспешно летя,Воздушное, злое, пустое дитя.Но я говорю перед самой зимой:— Что делать — таков распорядок земной.Четыре сезона, двенадцать часов —Таков зодиак, распорядок таков.Пусть стрелка уходит, стоит циферблат,Его неподвижность лишь учетверятЧетыре сезона, двенадцать часов.Не бойся вращенья минут и миров.Прижмись, прислонись к неподвижной оси.Терпенья и зренья у неба проси, —Себе говорю я…«Под северным небом яснее всего…»
Под северным небом яснее всего,Что нету совсем ничего. Ничего.ВЗГЛЯД С КРЫЛЬЦА ДОМА ПОЭТА В СЕЛЕ МИХАЙЛОВСКОМ