Избранное

На подмосковной даче слетает желтый лист,
Последний теплый месяц, тридцатое число.
Гоняет по участку ребенок-футболист,
Стоит на солнцепеке расхлябанный шезлонг.

О, как здесь веселились, как горевали здесь

В июне и в июле под дождик и туман.
Какие только люди перебывали здесь!
Когда-нибудь об этом я напишу роман.

Съезжались гости поздно, в двенадцатом часу;

Смеркалось еле-еле, стоял солнцеворот.
Был тамада прекрасен и ни в одном глазу,
А гости, к сожалению, совсем наоборот.

Смеялись, целовались, терзались как могли.

Кого-то поминали под яблочный пирог,
Кому-то отпускали слова, грехи, долги;
Кому-то говорили: «Вот Бог, а вот порог!»

Брюнетка с перламутром помады до ушей,

Студентка в белых кедах, готовившая чай,
Любитель бледноватый цветных карандашей —
Я всем сказал однажды:
                               «Прощай, прощай, прощай!»

Спешила электричка, шуршал таксомотор,

Одни ушли, другие придрались к пустякам.
И только тамада наш, известный самодур,
Не замечал пустыни и наливал стакан.

Он выплеснул на скатерть последнее вино,

Заляпана посуда, и заалел крахмал.
«Ну, тамада, скажите, кто этому виной?»
Но тамада уходит, должно быть, он устал.

Последний теплый месяц, осенняя жара,

Которую все лето мы ожидали здесь.
И я сижу под кленом с восьми часов утра,
Как будто в этом клене вся честь моя и спесь.

В НОВУЮ АНГЛИЮ

И.Б.