Избранное

В течение двух дней все трое были больны от страшного переутомления. У всех поднялась температура, но дело ограничилось насморком и кашлем.

На третий день стали на лыжи и вновь отправились к Сенной наблюдать поведение животных в глубоком снегу.

Во второй выход, после метели, Донауров и его спутники застали на Сенной поляне громадного кабана-секача. Он выбрал себе место, поросшее пихтами и буками. Корма было очень много. Жил он на площади в четверть гектара и всю ее изрыл своими траншеями. Он устроил две лежки под старыми большими пихтами. Когда секач был настигнут людьми в одной из траншей, он стал уходить от них в сторону, медленно прокладывая дорогу в глубоком снегу.

Гузерипль — Безымянный балаган, 27 января

Утром мы вместе с Григорием Ивановичем Бессонным и младшим наблюдателем Пономаренко с рюкзаками за плечами поднимаемся в горы.

Дует сильный ветер, порошит.

Входим в буковый лес. Сухой глубокий снег рассыпается под ногами на мельчайшие морозные пылинки. Многоцветными звездочками переливаются они в солнечных лучах. Время от времени беззвучный вихрь, прорываясь между стволами, несет в воздухе долго не опадающую, радужную, тончайшую пелену снежинок, сметенных с веток. Белый ковер снега испятнан кабаньими следами и поколами.

Мои спутники идут размеренно-спокойным и в то же время скорым шагом. Мне кажется, быстроте их ходьбы по снегу очень помогает обувь — поршни из сыромятной кожи. Помимо того, что поршни легки, — у них нет каблуков, и снег не налипает на подошвы. Мне же в тяжелых охотничьих сапогах идти довольно трудно.

Время от времени Григорий Иванович и Пономаренко останавливаются и осматривают капканы и заложенную для волков отравленную стрихнином приваду. Капканы стоят настороженные, и вокруг не видно волчьих следов. Здесь недавно Бессонный со своей охотничьей бригадой взял двух волков и попавшего в капкан дикого кота. Теперь, очевидно, волки избегают этих мест.

Мы вошли в старый пихтарник.

В лесу почти нерушимая тишина: только изредка тонко пискнет синица, да где-то далеко глухо стучит дятел. Над пихтами простерлось бирюзовое небо. Внизу глубокие ущелья налиты яркой синевой. Кое-где в низинах дымится белесый снежный туман. Высоко над нами от плоскогорий Лагонак идет несмолкающий гул: там бушуют снежные бури.

Останавливаемся на пригреве. Солнце припекает по-летнему. На оттаявших местах видна изумрудно-зеленая трава. Снег вокруг усыпан опавшей пихтовой хвоей, крылатыми семенами горного клена. Над снегом поднимаются блестящие продолговатые листья рододендронов и более темные узорчатые, колючие листья падуба. Змеевидные, покрытые сочной-зеленью листвы побеги ожинника стелются над самым снеговым покровом. На стволах деревьев — голубоватые и ярко-зеленые пятна лишайника и мха.

По тропе перед нами ровной цепочкой протянулся совершенно свежий след дикого кота. Он круглый и четырехпалый, с отчетливо оттиснутыми пяточными подушечками. В месте, где был расположен один из капканов, замаскированный снегом и мхом, дикий кот остановился, потоптался в нерешительности и вновь продолжал путь все той же неторопливой походкой. Капкан оказался спущенным.

Вечереет. Закатные лучи солнца ложатся золотыми пятнами на стволы деревьев, окрашивают в горячий, красный цвет высокую стену сине-зеленых пихт. Лес как будто пламенеет в багровом отсвете далекого пожара.

Глубокие снега засыпали путь к Тегеням. Без лыж к верховьям Безымянной нам не пробиться. Сворачиваем с тропы влево, вниз, к перешейку Филимоновой Лысины. Ноги тонут в полуметровом рыхлом снегу. Буквально на каждом шагу приходится с трудом перелезать через упавшие, засыпанные снегом стволы вековых буков и пихт. Перейдя полузамерзший ручей и большую поляну, истоптанную кабаньими и оленьими следами, мы уже в сумерках добрались до ближайшего балагана.

Это шалаш из драни, в его крыше многочисленные щели, и сейчас, когда мы греемся у костра, разведенного внутри балагана, в щели глядит звездное небо.

— Прямо планетарий, — говорит Григорий Иванович Бессонный.

Набросив на плечи свою неизменную коричневую куртку и придвинувшись к огню, он заводит разговор на любимые темы: о зубрах, о волках, о прошлом заповедника и других таких же интересных вещах.

— Григорий Иванович, — спрашиваю его, — как же так? Профессор Филатов пишет, что числа зубров никто толком не знал: может быть, их было сто, а возможно — и до тысячи. В той же книге он утверждает, что уже в 1913 году место, где еще жили зубры, было не больше пятидесяти верст в длину и сорока в ширину. К тому же у зубров были отняты лесозаготовками — в долинах рек — и выпасами скота — в субальпике — лучшие зимовки и весенне-летние пастбища. Очевидно, помимо прямого истребления, зубр быстро вымирал и от этих причин. У Филатова, следовательно, большая неясность. Число зубров в границах прежней великокняжеской охоты никак не могло доходить до тысячи: частота встреч на такой маленькой площади была бы невероятной, да и где могло прокормиться столько этих огромных животных?

Бессонный принимает мои слова, как кровную обиду: