Избранное

Еще в первый день приезда на Гузерипль я встретил человека в синей гимнастерке и бриджах. Две голубые звездочки В петлицах гимнастерки свидетельствовали, что это работник заповедника. Худощавый, с бритым подвижным лицом, прорезанным двумя складками вдоль щек, он был невысок, даже мал ростом. Как многие невысокие люди держался он чрезвычайно подтянуто, грудь вперед, и казался выше своего настоящего роста. На боку у него висел кривой кинжал (здесь почти все работники охраны носят такие кинжалы), и эта деталь как-то еще более подчеркивала его военную подобранность и стройность перехваченной офицерским поясом талии.

— Архангельский, начальник охраны Кавказского заповедника, — назвал он себя, четким движением взбросив ладонь к козырьку фуражки.

Константин Григорьевич Архангельский — один из энтузиастов восстановления зубра в Кавказском заповеднике. Хотя Архангельский и не научный работник, он оказал большую помощь в этом деле. В годы Отечественной войны он руководил охраной заповедника и был командиром группы содействия истребительного отряда.

Сидя в рабочей комнате Константина Григорьевича за картой заповедника, мы беседуем с ним о событиях Отечественной войны, связанных с заповедной территорией, и об истории появления здесь зубро-бизонов.

Речь Архангельского по-военному отчетлива:

— Заповедник задолго до войны вел большую подготовительную научную работу по восстановлению зубра. Его сотрудниками были написаны целые исследования по биологии кавказского зубра, прекрасно изучены условия его существования. Было твердо решено, что исчезнувший уже вид можно восстановить путем выведения чистой зубровой породы из гибридов зубра и бизона. Мы наметили подходящие поляны, подобрали людей. Дело было за самими зубро-бизонами. Их нам давала Аскания-Нова.

В 1940 году с помощью теперь покойного президента Академии наук СССР Владимира Леонтьевича Комарова нам удалось добиться разрешения на переброску вагона с зубро-бизонами пассажирской скоростью. Суть в том, что каждому зубро-бизону в день нужно не менее пяти ведер чистой воды. А ведь нам предстояло доставить пять взрослых животных на расстоянии 1360 километров. Отсюда необходимость: для наибольшего сокращения времени на перевозку прицепить вагон к пассажирскому составу. Вагон, кроме того, должен быть головным, чтобы можно было быстрее брать воду на стоянках, там, где она подается в паровоз, и в случае необходимости получать ее в пути прямо из паровоза (как мы выяснили, некоторые химические примеси в паровозной воде не имели значения).

Наконец вагон был получен. Клетки удалось достать в Крыму, куда раньше отправили другую партию зубро-бизонов. Мы, три работника заповедника: старший научный сотрудник Михаил Александрович Заблоцкий, коллектор Василий Алексеевич Дементеев и я, уже были в это время в центре Аскания-Нова, в девяноста километрах от станицы Ново-Алексеевка и в ста километрах от местности Баркуты, где на свободе находились зубро-бизоны. Там их осмотрели ветеринарные врачи и отобрали для нас.

Двадцать пятого июня 1940 года клетки с зубро-бизонами доставили на автомашинах из Баркутов на Ново-Алексеевку и погрузили. Двадцать седьмого июня зубро-бизоны прибыли в Днепропетровск за сорок минут до прихода скорого поезда Киев — Баку, к которому должен был быть прицеплен вагон с ними. Казалось, все шло, как по-писаному. Вдруг старичок-осмотрщик, остукав молотком колеса нашего вагона, подошел к нам — мы все трое сопровождали животных.

— Кто из вас главный? Вагон-то негоден.

— Почему?

— На одном скате колес стальной обод надет на чугунные центра. Не могу допустить следования на большую скорость.

Вагон немедленно доставили отдельным паровозом в мастерские. Подняли на домкрат. Негодный скат заменили. Но опоздали на десять минут, и поезд отправился. Пришлось ждать сутки.

Кроме клеток с зубро-бизонами, в вагоне находилось прессованное сено и запас отрубей для подкормки. Большой вагон в пути болтало. Иногда животные вели себя беспокойно: храпели, бились. Но клетки были солидные, неширокие, и мы их прочно укрепили.

На станциях мы прежде всего вооружались ведрами и бежали за водой. Мы трое и поили и кормили зубро-бизонов в дороге. Никого больше в вагон не допускали, чтобы не занести заразу. Начиная от Днепропетровска, на каждой станции возникало целое паломничество к нашему вагону:

— Покажите зебр.

— Каких зебр? У нас зубры.

— А что такое зубры?

— Видели буйволов?

— Случалось.

— Ну вот, только зубры значительно больше да еще с бородой и с горбом.

— Теперь понятно: покажите!

Показывать, конечно, мы не показывали. Но приходилось давать объяснения и на больших остановках даже читать лекции. Дальше так и ехали, уже без задержек, через Армавир на Белореченскую. От Белореченской с отдельным паровозом вагон был доставлен на станцию Хаджох. В Хаджохе зубро-бизонов ждали представители заповедника, а народ по пути следования животных в Хаджохе и Даховской стоял просто шпалерами.