Избранное

27. Пока мы разговаривали, вошли сыновья Евкрата, вернувшиеся из палестры, — один уже в юношеском возрасте, другой — мальчик лет пятнадцати, — и, приветствовав нас, заняли место на ложе рядом с отцом; для меня же было принесено кресло. При виде сыновей в Евкрате пробудились как будто воспоминания.

«Пусть получу я в моих детях, — сказал он, положив на каждого из них руку, — такое же верное утешение, как истинно то, о чем я расскажу тебе, Тихиад. Все знают, как любил я их мать, покойную мою жену. Это видно не только по моему отношению к ней при ее жизни, но также и по тому, что после смерти жены я сжег все ее украшения и одежду, которая нравилась ей при жизни. На седьмой день после кончины жены я, как и сейчас, лежал здесь на ложе, стараясь умерить свою печаль: в тишине я читал книгу Платона о душе.414 И вдруг входит сама Деменета и садится возле меня, как сидит теперь Евкратид, — и Евкрат указал на младшего сына, который, побледнев во время рассказа отца, совсем по-детски вздрогнул. — А я, — продолжал Евкрат, — как увидел ее, так сейчас же обнял и заплакал, издавая стоны. Но она мне не позволяла кричать и упрекала в том, что я, угодив ей во всем, не сжег золотого сандалия, который завалился, говорила она, под сундук: потому-то мы и не нашли его и сожгли лишь один сандалий. Мы еще разговаривали, как вдруг под ложем залаяла проклятая мальтийская собачонка, и Деменета исчезла, испуганная лаем. А сандалий мы действительно нашли под сундуком и впоследствии сожгли.

28. Правильно ли, Тихиад, не верить и таким видениям, очевидным и происходящим ежедневно?»

«Клянусь Зевсом, — воскликнул я, — тех, кто отказывается этому верить и тем оскорбляет истину, было бы правильно нашлепать золотым сандалием, как малых ребят!»

29. В это время вошел пифагореец Аригнот с длинными волосами и гордым выражением лица. Ты знаешь его, известного своей мудростью, прозванного священным. При виде его я облегченно вздохнул, думая, что он приходит мне на помощь, как секира на ложь. Мудрый муж заставит их прекратить рассказы о нелепостях, — говорил я себе. Я полагал, сама Судьба, как говорится, подкатила его ко мне, как в театре — бога.415 Усевшись в кресло, уступленное ему Клеодемом, Аригнот справился прежде всего о болезни и, услышав от Евкрата, что ему уже легче, спросил:

«О каких это предметах вы философствуете? Входя, я слышал ваш спор, и кажется мне, вы с пользой проводите время».

«Да вот мы все убеждаем этого железного человека, — ответил Евкрат, указывая на меня, — поверить в существование духов и призраков и согласиться признать, что души покойников блуждают на земле и показываются, кому пожелают».

Я покраснел и опустил глаза, устыдившись Аригнота; он сказал:

«Не утверждает ли Тихиад, что по земле блуждают только души умерших насильственной смертью, то есть души тех, например, кто был повешен, кому была отрублена голова, кто был распят или ушел из жизни иным подобным же способом; души же людей, скончавшихся своей смертью, уже не бродят? Если он будет утверждать это, то его слова заслуживают, Евкрат, внимания».

«Но, клянусь Зевсом, — воскликнул Диномах, — он думает, что подобного вовсе не бывает, что это недоступно зрению».

30. «Как говоришь ты? — обратился ко мне Аригнот, мрачно взглянув на меня. — Ты думаешь, что ничего такого не происходит, несмотря на то что все, можно сказать, это видят?»

«За мое неверие вы должны меня извинить именно потому, что один только я не вижу, — сказал я, — а если бы я это видел, то, разумеется, верил бы так же, как вы».

«Но если тебе случится когда-нибудь быть в Коринфе, — сказал Аригнот, — расспроси, где находится дом Евбатида, и, когда тебе укажут его у Кранейского холма, направься туда и скажи привратнику Тибию, что желаешь посмотреть место, откуда пифагореец Аригнот выкопал духа и, изгнав его, сделал на будущее время этот дом обитаемым».

31. «Что это за случай, Аригнот?» — задал вопрос Евкрат.