Избранное

А Вам надо было выйти к публике… Надо было…

Не знаю, что живет после таланта.

Теперь здесь театр Вашего имени. Прославленный сын Вашего имени. Передачи, телекадры…

А что живет после Ньютона, Ломоносова?

Все уже далеко от них.

Что же осталось?

Основа, товарищ Райкин. Основа!

Ваша плита в основе новых фонтанов и монологов.

Так что не переживайте, там, где переживают.

Никто и ничто не вырвет Вас из-под нас, ибо мы рухнем.

Как всегда Ваш автор

Мой день в Ленинграде

Мой день. 1973 год. Ленинград.

Всё делал вкусно.

Валялся долго. Приятно.

Встал. Вкусно ел чайную колбасу, закусывая-я ея мощным куском круглого белого хлеба со сливочным маслом и толстым слоем баклажанной икры из банки.

Держал кусок параллельно столу, откусывы-вая-я и продвига-вы-вая его в глубь себя.

Колбасу брал из блюдечка, запивавы-вая сладким чаем из огромной керамической чашки.

Там было пять ложек сахара.

Отдохнул.

Затем постепенно начал стирать белье.

Выжимавывая, распускавывая, сжимавывая, пускавывая фонтаны пены и горячей воды.

Выкручивал сильно, долго.

Носил жгуты мокрого белья туда-сюда.

Повесил на книжный шкаф, повесил на холодильник, повесил на радиоприемник, на абажур – красиво!

В сырой кухне начал готовить обед.

Насёк лук, насёк картошку, избил мясо, отсыпал перловки.

Задумывал суп.

В процессе варки понял, что готовлю рагу охотничье, с добавлением вермишельи, тушенки и рыбных, мамочка моя, консервов.

Очень вкусно, если кто понимает.

Долго тушил с луком…

Помыл пол тряпкой.

Надоело на коленях.

Босой ногой, обмотанной в мокрую тряпку, вытирал пыль под диваном.

Затем вкусно, с удовольствием, макавывая белый хлеб в рагу, задумчиво поел…

Разобрал телефон. Он, оказывается, не работал. Починил. Он тут же зазвенел. Тут же поломал опять!

В этот день ему подчинялось всё.

Кроме дверей.

В двадцать ноль-ноль с минутами раздался первый звонок в дверь.

Начинался вечер.

Просидел молча пять звонков в дверь и один крик: «Подонок, я знаю, что ты дома!..»

Ушли с криком и плачем.

Сверху видел из-за сырого тюля.

Вторые звонки переждал…

Открыл третьим…

Это оказались первые пять звонков… Перехитрили. И заночевали.

Утром громыхали. Будили тревожным ароматом кофе, омлетом и дверным щелчком.

Слава богу, он безработных не любил…

Белье засохло в форме холодильника.

Омлет застыл в форме сковороды…

Благодаря огромному таланту на работу не надо было к 9 утра.

Вышел к 19.00. Куда и прибыл с легким опозданием.

Автограф

В Одессе на книжной ярмарке на морвокзале я подписывал книги.

Образовалась даже небольшая даже очередь.

Даже народ галдит.

Я пишу в Америку, в Израиль, в Германию, Австралию.

В общем, нашим, но туда.

Кто-то просит подписать «Гале от Юры», кто-то «мой папа Вас любит».

– Как папу зовут?

– Валера.

– Как маму зовут?

– Шурочка.

– Тебя как, девочка-радость?

– Наденька.

«С Вашей Надеждой не расстанусь».

Пишу быстро, бодро.

– Кому, девушка?

– Сыну Кириллу.

«Твоя мама, Кира… В общем, держись, Кирочка, за маму… Я тебя сменю…»

– Пожалуйста – Дашеньке.

– А где она?

– А под столом. Ее не видно.

– Ставьте на стол.

«Расти, Дашенька, я подожду».

– Моему дяде в Америку.

– Нашему дяде Яше в Америку.

«Цепляйся, Яша, за Америку. Наложи, Яша, свое изображение на ее очертания. Ты, Яша, знаменит Америкой».

И тут слышу – два женских голоса:

– Почему я должна у него подписывать?

– Ну, пока он здесь.

– И что он мне должен написать?

– Ой, Муся, что ты начинаешь…

– Я не начинаю. Что я, должна у него книгу купить? Дай мне денег, я куплю.

– У меня нет. Купи ты.

– Не хочу. Почему я должна за двадцать гривен…

– Ну, дай ему что-нибудь написать.

– А что он мне напишет?

– Я не знаю. Он что-то тебе напишет.

– Что, Рая, что он мне напишет? Это я что, в очереди должна стоять?

– Не надо. Тебя пропустят.

– Кто?

– Все. Они тебя увидят – они пропустят.

– И что я должна сделать?

– Ой! Дай ему какую-нибудь бумажку, он что-то на ней напишет.

– Что, Рая? Что он должен написать, это я должна ему продиктовать?

– Он сам напишет.

– Что?

– Откуда я знаю. Он всем пишет. Подсунь бумажку. Он тебе напишет…

– Что?

– Он сам придумает.

– А если какую-нибудь гадость? Как я Лёне покажу?

– Значит, не покажешь.

– Как я могу не показать? Мы столько лет вместе. Тем более он все равно найдет.

– Что ты боишься. Ты уже на костыле, что он тебе такое напишет, что ты не сможешь показать Лёне?

– Ты вчера видела по седьмому каналу? Теперь только об этом и пишут.

– Он такого не напишет. Я его знаю давно.

– Ты же говорила, что он редко приезжает…

– Сейчас редко, да…

– Ну вот… Между приездами их так портят. Они сейчас только об этом и пишут.

– Ну, тогда он просто распишется.

– А если он что-то еще начнет?..

– Вырви!!!

– Хорошо… Граждане, дайте инвалиду без очереди на костыле… Молодой человек, вот Рая просит, чтобы Вы ей что-то подписали.

Я пишу: «Раечка! Так звали мою маму… Будьте здоровы».

– Ну тогда и мне что-то напишите… Мусе.

Я пишу: «Муся! Не доверяй Лёне! Пусть знает – я тебя любил, люблю и буду любить! Руки, руки мои тебя помнят. Сердце, сердце ноет! Пусть его утешает, что мы редко видимся. Спасибо за сегодняшнюю встречу. Целую тебя, Мусенька, твой…»