Избранное

Пришла осень, а с нею и темные вечера. Во всем, даже в соленом морском ветре, чувствуется аромат осени, веет унынием и чем-то безвозвратно уходящим. Словно огромные белозубые пасти, надвигаются волны на берег и лижут его своими громадными мягкими языками. На улицах по вечерам зажигаются фонари, а в садах горят желтые и ржаво-красные костры деревьев.

В большой каменной казарме эти осенние дни кажутся многим парням устрашающе длинными, и тем длиннее, чем гуще становится вечерняя тьма и чем ярче светятся на ее фоне листья и фонари. И все же парни счастливчики. Для них это последние деньки в казарме. Железное кольцо их солдатского года вот-вот сомкнется, как колечко удил. Последние деньки! И их остается все меньше и меньше. Каждый день — одну цифру долой! Когда-то они стояли в колонну по две, но скоро останется лишь короткий ряд по одной в затылок… Последние деньки! Магические, всесильные слова. Они расквитаются и отомстят за все твои страдания. Нигде не считают дни с таким благоговением, с такими проклятьями и с таким восторгом, как в казарме. Последние деньки! А что потом? Неужели конец света? Потом свобода! Парень вырвется из армии и станет снова человеком и вернет себе свой прежний облик.

Когда «старик» выкрикивает: «Последние деньки!» — то новобранец вздыхает и становится мрачнее тучи. Ой, его дням конца еще не видать! Не приносит утешения даже мысль о том, что и у этих, перед ними, все было точно так же. Их срок уже прошел. И много воды утекло с тех пор, как кто-то из них, будучи часовым у ворот, стоял под противным весенним дождем и написал себе в утешение на стене сторожевой будки: «Когда настанет осень и листья опадут с деревьев, то этого парнишки вы здесь уже не увидите»…

Листья еще не опали. Но они уже сияют желтизной и багрянцем, сухо шелестят на осеннем ветру и скоро слетят на землю. Последние дни! Но пока ты еще в армии, еще гремит по утрам побудка, еще рота строится как обычно…

Однако темными осенними вечерами даже здесь, в каменной казарме, удается повеселиться. Лампы еще не успели повесить, и в комнатах царит приятный сумрак. И солдаты чувствуют себя счастливыми, бесстрашными и сильно влюбленными; они словно перестают ощущать тугой воротник мундира, когда наступают темные вечера, и с улицы доносится шелест ветра в кронах деревьев, а в окна пробивается желтый свет фонаря, что горит где-то на углу улицы. Теперь не приходится страдать душой и телом, потому что запросто можно устроить так, что всю ночь будешь предаваться любовным утехам. В большом гарнизонном городе достаточно, даже с избытком, и даже с большим избытком девиц, которые могут проявить щедрость к бедному солдату.

Итак, когда положенные псалмы спеты и молитвы прочитаны, когда все улеглись по постелям и спустился вечерний полумрак, предприимчивые мужчины поднимаются после недолгого отдыха и втягивают в окна уличных девок. И начинается такая кутерьма, такой праздник любви, что не могут заснуть даже те, у кого нет никаких других желаний, кроме как выспаться и отдохнуть после тяжелого дня. Слышно, как будят санитара, длинного и набожного парня, и требуют от него первой помощи. Ему совсем не хочется оказывать какую бы то ни было помощь посреди ночи. В ужасе от всего, что происходит, он пытается молиться, но его не оставляют в покое:

— Послушай-ка, лодырь проклятый, бочка ты с йодом… Да ты последний безбожник, если не хочешь помочь ближнему. Неужели, по-твоему, солдат финской армии должен подцепить себе заразу, угодить в четырнадцатое отделение, а то и на Илмайоки и увязнуть в армии навсегда! Так что не бурчи, а вставай и помоги ближним своим. На то ты и лекарь…

Санитар встает, открывает свой шкафчик и дает им то, чего они просят. Потом снова ложится в постель и закрывает голову одеялом, чтобы не слышать ничего. Но тщетно он пытается уснуть.

В полутемной комнате идет тихая возня. Одни суетятся вокруг добытой у санитара спринцовки, другие в это время предаются наслаждению. Заржавевшие железные кровати нещадно скрипят. И даже если бы набожному и целомудренному санитару удалось уснуть, он наверняка снова проснулся бы, когда сетка чьей-то кровати с грохотом летит на пол. Раздается грубая брань и пронзительный взвизг: «Ой-ой!» Потом кто-то третий шепчет со смехом:

— Сказали же вам, что у этой кровати сетка с секретом. Какого же черта вы на нее взгромоздились?

Честно говоря, порядочное скотство разыгрывается здесь во тьме осенней ночи, когда в парке шелестят желтые листья.

Но утром рота строится, отплевываясь, с кислыми лицами. Последние деньки, но все-таки они еще не кончились, еще надо бегать до седьмого пота, слушать, как командир объясняет про орудия и боевой порядок, что, как нетрудно догадаться, совсем не занимает влюбленных солдат.