Избранное

- Да, я согласна!

Доктор поцеловал ей руку.

- Спасибо.

Ночью побывала в Гаспре, обняла родителей. С матерью поплакала. Отец, Иван Федорович, смотрел на дочь и никак не мог насмотреться. Мать, Юлия Иосифовна, спросила напрямик:

- Куда нее теперь, доченька?

- Вернусь через неделю, подумаем.

- Тебя схватят.

- Уйду в партизаны.

- Там голод, народ говорит.

- Как всем, так и мне.

Утром простилась и ушла в Ново-Алексеевку.

Дорога была неблизкой, но по ней шел человек, прошедший в десять раз больше, много повидавший и, что самое важное, знающий, что ему надо.

Дошла без приключений.

Двоюродный брат- доктора должен был работать сторожем питомника, так говорил Василий Алексеевич.

Туда она и пошла, присмотрелась, нашла пожилую женщину, обвязанную платками, спросила, где ей найти такого-то человека, она принесла ему доброе слово от брата.

Женщина шарахнулась в сторону, оглянулась вокруг, потом прошептала:

- Убили бедненького, вчера убили. Ты уходи, а то в беду прпадешь.

Будто перед пропастью оказалась. Что же дальше?

Ходила вокруг питомника, еще одного человека расспросила. Тот пристально посмотрел на нее, нахально улыбнулся:

- Шлепнули твоего молодчика.

Спохватилась: надо уходить!

Но нельзя было миновать ново-алексеевский базар. Ведь она шла менять вещи на зерно: так отвечала всем.

Вот и базар, шумный и бестолковый. Выменяла пальто на полмешка пшеницы, перекусила и стала собираться в обратную дорогу.

Только взвалила мешок на плечо, кто-то взял за рукав. Повернулась - Асанов! Форма на нем полицейская.

Асанов! Бывший председатель курортно-поселкового Совета. В этом Совете она была депутатом…

- Ну, здравствуй, здравствуй, мой депутат!

Похолодело сердце.

- Зачем зашла так далеко?

- На базар пришла.

- Издалека пришла! - Асанов посерьезнел, подошел ближе. - Зачем ходила в питомник, а?

Ответила совершенно спокойно:

- Шла мимо, на отдых напросилась.

- Спрашивать больше не буду. Все знаю! Твой человек расстрелян! Но тебя, Пригон, я спасу. И знаешь почему? Не за красивые твои глаза. Ты человек порядочный, придет ко мне беда, ты поможешь. Поможешь?

Людмила Ивановна растерянно смотрела на него.

Асанов заметил какого-то офицера, принял официальный вид,стал кричать:

- А ну уходи прочь, баба! - И тихо шепнул: - Запомни, что сказал!

Ушла. Страха не было, но было что-то похуже - омерзение.

Ялта встретила более страшным: арестован и расстрелян доктор Василий Алексеевич Рыбак.

Вот когда стало по-настоящему одиноко.

Насонова успокаивала:

- Людочка, надо жить.

Затихла в доме родителей, никуда не выходила, ни с кем не встречалась.

Но о ней уже знали власти. Неожиданно вызвали на ялтинскую биржу.

Она пришла на биржу, увидела Петрунина. Тот только кивнул головой и сразу скрылся. Обида захлестнула Людмилу Ивановну. Вдруг она вспомнила рассказ о том, как встречали его, когда он приезжал в санаторий на консультацию, дарили ему букеты роз.

Зарегистрировали, отпустили, но строго предупредили: никуда не отлучаться!

Вечером в домик пришел знакомый человек, бывший шофер, санатория «Субхи» Нафе Усеинов. Она знала его чуть ли не с детства, знала его семью. Старший брат Нафе, Абдулла, - чекист, младшие братья, Ибрагим и Кязим, - комсомольцы, сражаются против фашистов.

Но мало ли что… Ведь и Асанов был коммунистом!

Однако Нафе почему-то верилось. Трудно сказать, как складывалась эта вера, может быть, помогло мнение отца… Они вместе работали: отец бухгалтером санатория, Нафе шофером.

Бухгалтеры - народ прозорливый.

- Садись, Нафе, гостем будешь, - сказал отец и сел рядом с шофером.

Нафе сразу начал с дела:

- Людмила Ивановна, тебе скрываться надо. Завтра будет облава.

- Но я на бирже зарегистрировалась.

- Это не спасет. Я шофер общины, мне доверяют они, всякие старосты. Я говорю, я знаю.

Поверила.

- Куда посоветуешь?

- Иди к Михайловой.

- К Елене Николаевне?! - Ушам своим не поверила.

- Она ждет тебя.

- Она меня ждет? Пап, мам, она меня ждет!

Шла ночью, правда лунной, по глухой тропе. И то, что вели ее к очень уважаемому человеку, бывшему земскому врачу, бессменной руководительнице кореизской больницы, человеку, пользующемуся всеобщим уважением и почетом, - даже самые отпетые перед ней старались быть лучше, - буквально окрыляло Людмилу Ивановну.

Елена Николаевна, седая, семидесятипятилетняя, со спокойными глазами, встретила ее запросто.

- Здравствуй, Люда. - Поздоровалась и вышла на время. Большая комната, старинная обстановка, часы с двумя бронзовыми ангелочками, книги, тисненные золотом, запах тмина и чебреца, травы на стенах. И покой. Удивительный покой. Никуда бы отсюда не ушла.

Но вошла хозяйка, окликнула:

- Пойдем, Люда!

Елена Николаевна вела по саду, потом по крутой тропе, освещенной луной. Пересекли овраг, из полутемноты выросло барачного типа здание инфекционного отделения.

- Хорошенько вытирай ноги, - по-домашнему сказала Михайлова.

Вошли в длинную комнату, скупо освещенную керосиновой лампой.

- Здравствуйте, товарищи!

«Товарищи»! Людмила Ивановна еле сдерживалась.

- Доброго здоровья, товарищ доктор!

Мужчины солдатского возраста лежали на кроватях. Чьи-то глаза в упор посмотрели на нее:

- Людмила Ивановна!