Избранное

По-зимнему быстро и неприметно затемнелось снаружи, и хотя по времени был еще день, но сизые сумерки широко и, казалось, очень надолго овладели округой — полустанки и разъезды осветились электричеством. Желтый тускловатый свет выбегал навстречу, и было видно, как вдоль железнодорожного полотна, обгоняя поезд, мчатся снежные вихри, и внезапно промелькнувший человек вышагивал по краю насыпи, согнувшись, отворачивая лицо от ветра… Дмитрию стало скучно стоять у окна — в купе зашел, но тут молча и угрюмо сидела полковничья чета, и что-то неладное было в их молчании, ссорились, возможно, или просто устали друг от друга, снова подался Дмитрий в коридор. Полковник спросил вслед, не найдется ли у него что-нибудь почитать; Дмитрий, вернувшись, достал из портфеля, торопливо сунул в руки ему свою последнюю, недавно изданную книжку — о полугодовом странствии по сибирским дорогам. Книжка небольшая — около десятка рассказов и очерков, однако в ней под яркой рисованной обложкой был его портрет — потому-то Дмитрий поспешно отвернулся от полковника, внутренне устыдившись, что тот, признав его на фотоснимке, чего доброго примет за дешевого хвастуна. (Вот, дескать, смотрите, кто едет с вами, — писатель Д. Рогожин!..)

Правда, сам Дмитрий никогда себя вслух писателем не называл, хотя в газетах и журналах его несколько раз так уже поименовали. Было у Дмитрия тайное убеждение, что все еще впереди, новые сборники, после первых трех, принесут ему известность, такую, что при знакомствах отпадет надобность называть свою профессию, — тогда, услышав его фамилию, каждый сам себе скажет: «Ах, это ведь Дмитрий Рогожин, тот самый…» Мечтать о будущем было отрадно, и мечты, считал он, помогали в работе — спешил он, спешил…

Из глубины вагона, от двери, ведущей в тамбур, будто фосфоресцируя, блеснули молодые глаза проводницы, и снова блеснули — глаза и белые зубы; скрылась она в своем служебном купе, задвинулась дверью. Дмитрий, ощущая в теле упругую силу, радуясь чувству неизъяснимой свободы, пошел по вздрагивающему полу к служебке, постучался, и ему открыли — засмеялась она, сбросила беретик, рассыпав по плечам длинные и густые черные волосы. Через несколько минут они уже пили густой коричневый чай, ели конфеты — каждую на двоих, и ему было приятно от тесного сидения вместе, от того, что он мог положить ладонь на ее круглое полное колено, а в зазывном ее взгляде было обещание такого счастья — беспокойно, громко забилось его сердце. Она сказала, что в этом рейсе едет одна, без сменщицы, довезет его до Караганды, конечной остановки, — чаю много, только пей! Он покачал головой, развел руками, а она шутливо и капризно ударила его ладонью по щеке, набросила на плечи форменное пальто с серебристыми металлическими пуговицами, взяла фонарь и пошла в тамбур — приближалась очередная станция.

Дмитрий взглянул на циферблат часов — через двадцать минут сходить ему. Он вздохнул, улыбнулся, вытащил из кармана авторучку, написал на какой-то разграфленной служебной бумажке, лежавшей на столике: «Обратно вместе поедем!» — и пошел в свое купе.

У полковника на тужурке много орденских планок, а погоны мятые, с темными старыми звездами — из отставников, конечно, полковник, много лет ему, на седьмой десяток, пожалуй. Он читал книжку, далеко откинув голову, чуть шевеля синеватыми губами, и Дмитрий, покосившись на него, тихо снял с крючка свое пальто, забрал портфель, занял прежнее место в коридоре у окна.

— Приехали? — строгим голосом за его спиной спросил полковник; он подошел, стоял сзади. — Возьмите вашу литературу.

— Ах, да… — как можно небрежнее и все же смущаясь, ответил Дмитрий. — Хотите — оставьте у себя книжку.

— Увольте, молодой человек, — усмехнувшись, сказал полковник; показался он Дмитрию похожим на общипанного гуся — тонкая шея в морщинах, пупырышках, легком, как пух, волосе; и нос будто клюв — качнул им старик раз-другой не без надменности. — Увольте! Мелко-с нынешний автор пишет, мелко-с!

«Догадался, что я… — решил Дмитрий, — издевается… солдафон!» Ответил неопределенно и сердито:

— Каждому свое.

— Мелко-с, — повторил полковник. — Не любовь — интрижки. Не рассуждения о жизни — тезисы к докладу. Вот как пишет данный сочинитель!

— Не то, значит? — скрывая обиду, сказал Дмитрий.

— Нет.

— Ну-ну…

А напрашивались злые слова, но понимал Дмитрий — беспомощность будет в этих его словах; и так будто уличили в чем-то неприличном, постыдном; словно за руку в нехорошем деле схватили…