Избранное

Симка колол возле столовой дрова. Клуня сидела возле кухни, ожидательно поглядывая на дверь большими рыжими глазами. Глаза у Клуни были квадратные, глубокие и оттого, если смотреть сбоку, казались гранеными, Клуня била по земле коротким, будто обрубленным хвостом и время от времени оглядывалась на Симку. Колун у Симки был с широким обухом, с длинным, чуть выгнутым топорищем. Колун был этот ловкий. Его стоило только занести вверх, и он сам распахивал чурбан до земли.

Повариха вынесла на крыльцо мешок петухов и сказала:

— Поруби-ка их, Сима.

Петухи двигались в мешке: переговаривались там в темноте и ходили друг по другу.

— Колун ведь у меня, а не топор, — сказал Симка.

— А и топор есть. Вон в сарайке посмотри.

Симка постоял, собрался с духом и пошел в сарайку. По тротуару вдоль улицы шла в тапочках и легком синем платье плечистая и высокая девушка с тонкой откинутой шеей. Девушка посмотрела на Симку и улыбнулась. И встала ждать на тротуаре, когда тот вернется из сарайки. Вернулся Симка не скоро, озабоченный, и сказал поварихе, глядя в землю:

— Нету там топора.

— Как же нет, там ведь он.

— Нету.

— Я найду топор, — сказала девушка, улыбнулась и пошла в сарайку.

— Ты-то найдешь, — сказала ей вслед повариха.

Вернулась девушка, неся в руке топор.

— Давай петухов, — сказала она поварихе.

— На.

— Неси мешок, — сказала девушка Симке.

Симка принес.

— Клади на чурбан, что ли, какого из них.

— Сама клади, — сказал Симка и подал девушке петуха.

Девушка крепко взяла петуха одной рукой за ноги и за крылья, положила головой на чурбан. На тротуаре собрались парнишки, они стали смотреть, как девушка рубит петухов.

— А вам чего здесь? — сказала девушка, — А ну пошли… Не ваше это дело.

Парнишки постояли и пошли.

— Давай другого, — сказала Симке девушка.

Симка оглянулся на собаку, молча и оцепенело сидевшую возле крыльца, и тихо позвал ее:

— Пошли, Клуня.

И они вдвоем ушли со двора на улицу и под гору в луг. Луг был высокий, трава густая, и пахло теплом, землей и соком трав. Симка шел медленно, Клуня шагала рядом. Она то и дело трогала ногу Симки носом, как бы напоминала о себе. Они шли долго. Сзади в траве послышались шаги, и голос девушки спросил:

— Ты чего это? Послушай…

— Чего тебе? — сказал Симка.

— Ты ведь позвал меня.

— Не звал я.

— Ты же сказал мне: «Пошли, Клуня».

— Или ты Клуня?

— Ну да.

— Я ведь собаку звал, ее так зову.

— Откуда я знала? Я думала — меня.

Симка пошел молча.

— Чего ты злишься-то? — сказала девушка. — Я ведь помогла тебе.

— Я и не злюсь, — сказал Симка.

— Ну и вот. В селе-то недавно, видно? Не встречала тебя.

— Всех, что ли, встречала?

— Всех.

— Третий день я здесь.

— Чего в столовую-то устроился? Какая это работа. Шел бы дома строить.

— Я ведь проходя. На завод куда-нибудь подамся.

— Чего это ты? Не здешний, что ли?

— Здешний, да лихо мне здесь.

— Сердце, что ли, болит? Женатый?

— Был женатый.

— Ушла жена, что ли?

— Сам я от нее ушел.

Клуня шла впереди и время от времени оглядывалась.

— И собака с тобой ушла?

— Нет. По дороге где-то встретил. Вот и ходим.

Девушка помолчала.

— Возвращайся ты к ней. Изведешься, — сказала она.

— Не вернуться мне: изменщица она.

— Так оно и есть, — сказала девушка, догнала собаку и погладила. — А может, не изменщица. Откуда ты знаешь?

— Изменщица. Знаю. — Симка быстро зашагал вперед. — Чего пристала? Не твое это дело.

— Эх, парень, парень, — сказала девушка, шагая следом. — Ты не злись на меня. Впечатлительный ты какой-то уж. Я пойду, мне дом ставить надо. Ладно?

Она повернулась и пошла в село.

Дрова колоть к столовой Симка пришел только на следующий день. Повариха вынесла Клуне вчерашнего супа. Суп налит был в большую консервную банку. Повариха поставила банку на землю и подошла к Симке.

— Ты чего это, Серафим? — спросила она. — Не в себе, что ли?

— Да так я, тетя Катя, голова чего-то заболела.

— Ох и девка сорванец, — вздохнула повариха.

— Чего же сделаешь? — сказал Симка. — А кто она у вас такая?

— Так, никто. Живет одна. С мужиками дома строит да водку пьет. Сорванец она.

— А родители-то где же?

— Нигде нет. Отца на фронте убили. Мать, видно, с горя и померла тут же, а может, с голоду. Была она со старшим братом, а того, в армию потом взяли. Вот уже лет пять одна живет в доме. Тебе, Сима, деньги-то сегодня, что ли, уплатить?

— Да поработаю пока я, тетя Катя.

— Странная она девка, — сказала тетя Катя невесело. — Ты на нее не злись. Жизнь-то у нее несладкая была. А так чувствительная она, впечатлительная вроде. За Ветлугу все одна по ягоды ходит. Другой раз купается на реке, окликнет прохожего, а сама нырнет. Тот смотрит, смотрит, нет никого. Только пойдет, а она вынырнет и опять окликнет. И смеется. А сама, как телка, по воде носится.