Избранное: Динамика культуры

Нет никакого сомнения, что при такой более широкой и гибкой дефиниции права перед нами возникают новые правовые явления – того самого типа, который был открыт в Северо-Западной Меланезии. Нет сомнений и в том, что обычай не опирается только на какую-то всеобщую, неразличимую и вездесущую силу, на какую-то психическую инерцию, хотя она несомненно существует и до известной степени участвует в феномене принуждения. Во всех обществах должна существовать категория правил, которые носят слишком практический характер, чтобы они требовали опоры на религиозную санкцию, слишком обременительных, чтобы они могли быть оставлены только на откуп доброй воле, слишком жизненно важных для индивидов, чтобы быть санкционированными некой абстрактной инстанцией. Это и есть область права – и я позволю себе утверждать, что взаимообразность, систематическая взаимозависимость, публичность и амбиция оказываются главными факторами в объединяющем механизме первобытного закона.

Часть вторая. Преступление и наказание в первобытном обществе

I. Нарушение закона и восстановление порядка

В природе научных интересов, которые суть не что иное, как сублимированное любопытство, заложено то, что они обращаются охотней к вещам необычным и сенсационным, нежели к тем, которые нормальны и обычны. Вначале, в новой области исследований или в еще только намечающейся ветви науки именно исключение – кажущееся нарушение естественного закона – привлекает внимание и рано или поздно приводит к открытию новых универсальных закономерностей. Ибо – и в этом заключен парадокс исследовательской страсти – систематическое исследование занимается чудесным только затем, чтобы превратить его в естественное. Наука в конечном счете строит Универсум – идеально упорядоченный, управляемый общезначимыми законами, приводимый в движение пронизывающими его силами, которые подчинены нескольким фундаментальным принципам.

Это, однако, не означает, что чудесность, романтика необычайности и таинственности должны быть изгнаны наукой из реальности. Философский ум всегда руководствуется в своих поисках стремлением к новым мирам и новым опытам, и метафизика привлекает нас надеждой увидеть то, что находится по ту сторону горизонта. Но природа любопытства, оценка того, что действительно является необычайным, изменились под влиянием научной дисциплины. Созерцание величественных контуров мироздания, тайна непосредственно данных и конечных целей, бесцельный поток «творческой эволюции» – все это делает реальность достаточно трагичной, таинственной и загадочной и для естествоиспытателя, и для исследователя культуры, если он задумается над общим объемом нашего знания и размыслит о его границах. Но зрелое научное мышление в исследовании действительности уже не ожидает никаких потрясений по причине возникновения какого-то неожиданного события, какого-либо обнаружения новых, не связанных между собой картин. Каждое новое открытие является только еще одним шагом вперед по тому же пути, каждый новый принцип только расширяет или отодвигает дальше прежний горизонт.

Антропология, наука еще молодая, сегодня освобождается из-под власти донаучных интересов, хотя некоторые недавние попытки получить необычайно простые и в то же время сенсационные решения всех загадок культуры все еще отмечены печатью простого любопытства. В исследованиях первобытного права можно заметить тенденцию постепенного, но фундаментального осознания той истины, что в мире диких людей господствуют не настроения, страсти и случай, но традиция и порядок. Хотя и здесь остается нечто из прежнего, «шокирующего» интереса, а именно – преувеличение значения уголовного права, исключительность внимания, какое уделяется случаям нарушения закона и наказаниям. Закон в современной антропологии все еще исследуется только в его необычайных и сенсационных проявлениях, в случаях преступлений, от которых стынет кровь в жилах и которые влекут за собой кровную месть племени, в описаниях преступного колдовства, за которым следует возмездие, или же фактов кровосмешения, супружеской измены, нарушения табу или убийства. Во всем этом, помимо драматической остроты событий, антрополог может – по крайней мере, ему так кажется, – проследить некоторые неожиданные, ошеломляющие свойства первобытного права, такие как исключительная солидарность родовой группы, не допускающей никакого чувства индивидуального интереса; правовой и экономический коммунизм; подчинение строгому и недифференцированному закону племени{211}.