Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни

Я смотрела на него, изучая его лицо в поисках хотя бы крохи той любви и доброты, в которые я верила все мое детство. Ричард улыбнулся своей самодовольной улыбкой.

— Я сделаю Экр моим, пока тебя не будет, — пообещал он. — Я дождался своего часа. Холл станет таким, каким я хочу его видеть, и Экр будет слушаться только меня. Я и вправду надеюсь, что ты поправишься, Джулия, но мне кажется, что для этого потребуются месяцы. До свидания.

— Мы все-таки совместные наследники, — резко ответила я. — Земля принадлежит и мне тоже.

Ричард улыбался, как майское утро.

— Я не забыл об этом, — сказал он сладко. — Но ты не знаешь законов, моя маленькая умненькая кузина. Если тебя заключат в сумасшедший дом, то ты потеряешь все свои права. Разве ты этого не знала, моя дорогая? Если твои видения и предчувствия не прекратятся, то ты лишишься всего.

Мне показалось, что я слепну от ужаса.

— Нет, — выдохнула я и в тумане слез уже не могла разглядеть лицо Ричарда.

Карета двинулась вперед, прежде чем я успела попытаться разубедить его во всем, что он сказал. Все, что я успела сделать, это наклониться вперед и посмотреть на Ричарда, моего очаровательного кузена с черными кудрями и яркими голубыми глазами, стоящего, уперев руки в бока, словно ему уже принадлежала каждая пядь этой земли.

ГЛАВА 13

Путешествие из Экра в Бат заняло у нас два дня и было нелегким. Если бы я не чувствовала себя насквозь больной и не начала скучать по дому с первой же минуты отъезда, то оно могло бы даже доставить мне удовольствие: суматоха в дорожных гостиницах, где мы меняли лошадей, высокие горы вблизи Солсбери, покачивание нашего экипажа, которое навевало на меня сон, мама, такая хорошенькая в новой шляпке, с важностью входящая в гостиницы, будто бы она была состоятельнейшей из женщин каждый день своей жизни.

Большая часть нашего пути пролегала по Южной Англии. Это был чудесный край, напоминавший нам пейзажи Вайдекра. Местность была здесь, конечно, ниже, да и кто стал бы прокладывать дорогу по верху холмов? Но пологие зеленые склоны здешних возвышенностей были так же очаровательны и покрыты особой весенней травой, которая растет только на наших меловых почвах. Реки, протекавшие в этих местах, были так же звонки и чисты, как наша Фенни, и при виде одной из них я ощутила мгновенную острую тоску по родному дому.

Здесь паслись огромные отары овец, которые выучились резво убегать с дороги при звуке почтового рожка. Местными сквайрами тоже владела мания расширения своих полей, я видела, что их прошлогодние пастбища распаханы под посевы.

Мне нравилось ехать и следить за меняющимся пейзажем и слушать, как мама рисует мне привлекательные картины нашей будущей жизни в Бате.

Но все равно это было довольно грустное путешествие, и я никакими усилиями не могла заставить себя вновь радоваться жизни. Я чувствовала себя так, будто стою перед судьей. Просыпаясь от неглубокого сна в дороге, я вздрагивала, встречая устремленный на меня взгляд мамы и боясь, что я разговаривала во сне.

Перед Солсбери мы остановились на ночлег в гостинице, где нам предоставили одну комнату на двоих. Ночью я проснулась оттого, что мамина рука тронула мое плечо.

— Что, мама? — спросила я сквозь сон.

Мне приснилось, что я маленькая девочка в Вайдекре и играю с мальчишкой, таким же черноволосым, как Ричард, и с такой же хулиганской улыбкой, какая была у него в детстве.

— Тебе что-то приснилось, — полувопросительно сказала мама. — И ты говорила во сне. Ты сказала «Ральф».

Я приподнялась на локте и успокаивающе протянула к ней руку.

— Это не имеет никакого значения, мама, — рассудительно ответила я. — Я думала о молоденьких яблонях, которые посадила, и вспоминала, что я должна была сказать мистеру Мэгсону. Вот и все.

Она успокоенно кивнула.

— Извини, что я разбудила тебя, — сказала она. — Джон велел… — Тут она заколебалась. — Джон сказал, что было бы лучше, если бы ты пока спала без всяких сновидений. Он считает, что твое воображение несколько перегружено.

— Это не имеет никакого значения, — повторила я опять, но увидела, что мама меня уже не слушает.

Она пошла к своей дорожной сумке и достала маленькую знакомую склянку с лекарством, которое я одновременно и любила, и ненавидела.

— Прими, пожалуйста, вот это, — попросила она.

Я вздохнула, и сон окончательно покинул меня. Я проглотила лекарство, чтобы сделать маме приятное, и стала ждать, когда знакомое ощущение нереальности всего окружающего завладеет мною. Мои родные похищали у меня мои сны, частицу моего «я». Они заставляли наиболее непредсказуемую часть меня раствориться в этом золотистом сиропе так, что я теряла здравый смысл и ум, посланные мне снами, а вместо этого погружалась в туманный и зыбкий мир нереальности.

— Доброй ночи, — невнятно проговорила я, мама поцеловала меня в лоб и вернулась к себе в постель.

— Доброй ночи еще раз, — сказала она ласково и добавила: — Благослови тебя Господь, моя дорогая.

В Бате мама сняла для нас меблированные комнаты на Гей-стрит.