Избранное. Молодая Россия

Сладострастной теплотою
Чистый воздух растворен,
И блестящих звезд толпою
Небосклон весь озарен;
И, с спокойною душою,
Опершися на балкон,
Я стою – вдали за мною
Раздался гитары звон;
С флейтой, с песней удалою,
Сладостно сливался он,
И волшебною игрою
Навевал мне тихий сон…

«Спи!» фортуна мне шептала:

«Спи, дитя! я, над тобой
Распростерши покрывало,
Охраняю твой покой.

«Спи! и золото, и девы

Усладят твой легкий сон,
И бессмертных муз напевы,
И парнасской лиры звон.
«В утлом челноке со мною,
Спи, качаясь меж валов!
Правлю я твоей ладьею
В шуме вихрей и громов!»

II. Римские вечера на Monte Pincio{635}

Там, над куполом святым,
Звездочка любви всходила
И на свой любезный Рим
Взором матери светила.

Но подчас она бледнела

И, как факел меж гробов,
Тусклым пламенем горела
Над могилами сынов.

И сокрылося, как сон,

Рима дивное виденье,
И ты снова погружен
В жизни мутное волненье!

И к Неаполя брегам

Ты летишь с печальной думой:
Там, гуляя по гробам,
Прояснишь ли взор угрюмый?

Нет! напрасно ты бежал

От души глухого стона
Под навес швейцарских скал
И под купол Пантеона!

Все прекрасное пройдет!

Ветерок надул ветрило
И к Германии унылой
Быстрый челн тебя несет.

III. Солнце и поэт

(Сцена в Неаполе)

21-го октября.

Солнце

От дремоты тягостной
Пробудись, пиит!
И Неаполь сладостной
Песнью загремит!
Посмотри, как блещут волны
Царственной красой!
О, мой сын! восторга полный,
Вспрянь и волны пой!

Поэт

Океан блестит от века
Тою же красой:
Скучно! дай мне человека
С бурною душой!
Этот яркий блеск созданья
Как уныл и пуст!
Дай услышать вздох желанья
Из пурпурных уст!
Пусть забьется сердце девы
На груди моей,
И тогда мои напевы
Грянут вдоль морей!

Он вернулся в Берлин и прожил здесь еще более полугода. Письмо, которое я сейчас приведу, писано в последние дни 1834 года, приблизительно через две недели по возвращении из этой поездки. В нем есть намеки на какой-то «случай» и на какую-то женщину; но мы ничего не знаем об этом случае и не знаем также, о какой женщине идет речь, кто была эта Ульрика. По-видимому, одною из причин его возвращения было полное отсутствие средств: отсюда его бешеный сарказм там, где он говорит о деньгах.

«Берлин, 4 генваря 1835 – 23 дек. 34. Любезнейший Александр Васильевич! Мне ли сомневаться в вашей дружбе? Мне ли сомневаться в вас, когда в последнем вашем письме я опять узнаю прежнего философа-мечтателя?

Да! когда вы говорите: «начинают уже проявляться прекрасные души, которые» и пр. и пр. и пр. – о! тогда мне приходит охота засмеяться, громко засмеяться тем ядовитым сардоническим смехом, который я перенял от серого философа… Так вы верите, что какая-нибудь из этих прекрасных душ может устоять против толстого пучка ассигнаций или кусочка голубенькой, красненькой или полосатой ленточки? Так вы верите. О! если вы еще во что-нибудь верите, то вы – мечтатель! вы профессор! вы провинциал! вы оригинал! Вы никогда не жили в свете и не умеете жить в свете.