Избранное общество

– Важно, лейтенант, – с облегчением отвечал Якуб Калас, не обращая внимания на недовольную мину молодого криминалиста. – Ведь тогда Юлия Крчева, поймите меня правильно, вообще к делу непричастна.

– Причастна, дядюшка, причастна! – резко возразил лейтенант. – К этой истории все причастны! Все до единого! И ваша Юлия Крчева! Я изложу это на бумаге и передам прокурору! Никакие знакомства им не помогут, нет таких имен, которые бы я не упомянул! А Игор Лакатош выложил все как на духу.

– Имена меня не интересуют, – стоял на своем Калас. – Все это дельцы да спекулянты! Спокойно можете их судить и сажать! Меня занимает другое: Юлия не знала, что Бене лежит на дожде, под оградой… Она бы ему помогла. Я не верю, чтобы она так долго притворялась. За это время не выдержали бы нервы и у более крепкой натуры!

– Я не психолог, – отвечал лейтенант Врана, – так что никаких премудростей от меня не ждите, но одно могу сказать, одно я сразу заметил: Юлия Крчева точно такая же, как и все в компании Лакатоша!

Уходил Калас разочарованный. Хуже всего было то, что свое разочарование он не сумел скрыть. Напрасно лейтенант Врана пытался его задержать и чем-нибудь развлечь, Каласа не рассмешил даже новый анекдот. Казалось, все, что ему дорого, рассыпается на его глазах. Еще вчера он порицал Юлию Крчеву, еще сегодня утром считал, что ее ненавидит, а теперь вообще не знает, что о ней и думать. «Зря только расстраиваюсь», – ругал он себя. Но это не помогало. Сознание, что все уверены и один он сомневается, лишало его сил. Нет, он не имеет права поддаваться субъективным ощущениям, и даже личная симпатия к Юлии его не оправдывает, нельзя размышлять то так, то эдак, нельзя закрывать глаза на обоснованное подозрение. И все же человек в нем бунтовал против бывшего старшины милиции. Он догадывался, как все обстояло на самом деле, но не находил в себе сил смириться с правдой, пока еще не находил… Точно боялся: если он поверит, что лейтенант Врана прав, – это еще больше усугубит его одиночество.

Однако был на свете человек, который не меньше его страдал от одиночества. Доктор Карницкий.

Якуб Калас пошел в ресторан, где они с доктором пережили, просидели и утопили в вине не один вечер, где создавали, выдумывали свои «дела», рассказывали друг другу разные истории и развлекались ими. Но в тот весенний день даже вид привычного столика не принес Каласу успокоения. Доктора Карницкого в ресторане не было. Кельнер сказал, что старик не появлялся здесь уже два дня. Каласа это не удивило. Доктор знает о неприятностях, возникших у сына; понятно, почему последнее время ему не хочется показываться на люди. Единственное, что мог сделать Калас, – это зайти к доктору домой. Он не раздумывал, чем может кончиться такой визит. Следствие было закончено, и его результаты не давали удобного повода для разговора, по крайней мере для такого, который бы не задевал самого Карницкого. И все же Якуб Калас направился к новому кварталу, где жил адвокат. Лучше неприятный разговор, чем одиночество! Быть может, и старик обрадуется, что ему есть с кем отвести душу, что не все от него отвернулись – ведь наверняка найдется немало таких, кто будет осуждать старого юриста, узнав, что его сын, врач, изменил присяге. Искренне возмутятся, оседлают коня человеческого злорадства и будут на нем гарцевать!

Якуб Калас долго звонил, пока наконец двери не отворились.

На пороге стоял не доктор Карницкий.

И не его сын Збышек.

Но и не посторонний человек. Или из милиции.

В дверях стояла Алиса Селецкая. Элегантная молодая женщина, вся в черном.

Якуб Калас не обратил внимания на ее наряд. Для молодой женщины, известной своей экстравагантностью, любые перемены в одежде естественны. Отчего бы ей не быть в черном? Может, она куда-то собралась? Чувства старшины были притуплены усталостью и разочарованием. Не озадачило его и то, что он застал Алису в квартире Карницкого.

– Я пришел навестить пана доктора, – сказал он.

– Пожалуйста. – Женщина проводила его в квартиру, предложила кресло, потом сообщила: – Пана доктора нет.

– Я искал его в городе, – добавил Якуб Калас.

– Напрасно искали, – сухо бросила Алиса. – Доктора Карницкого нет.

– Нет? Как это? – Якуб вскочил с кресла.

– Послезавтра его будут хоронить, – холодно произнесла Алиса Селецкая.

Якуб Калас побледнел, уставился на женщину неверящим взглядом.

– Это невозможно. Я к чему угодно привык, но такие шутки…

– Я не шучу, пан Калас! – отрезала она. – Шутить со столь серьезными вещами не в моих правилах.

– Объясните мне хотя бы, что случилось. Алиса Селецкая горько усмехнулась:

– Ничего по вашей части, пан Калас. Врач констатировал самоубийство.

– Самоубийство? Доктор Карницкий покончил с собой?

– Повесился. В ванной на галстуке…

– Но почему? Не понимаю, почему?

– Не вы один, пан Калас, не понимаете, хотя именно вы могли бы понять.

– Если позволите, я присяду.