— Она самая. Она состоит в нашем больничном комитете. Старшая сестра у нас никуда не годится. Все до одной хотят, чтобы ее перевели. Нужно входить в подробности?
— Не нужно, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы я поговорил с Цунами.
— Да. Объясни ты ей, что сестра, о которой идет речь, попросту переутомилась, не по силам ей здесь. Недавно с нею даже вышел скандал, но его замяли.
— Сейчас мне с Цунами переговорить не удастся. Она легла на операцию на прошлой неделе.
— Серьезная операция?
— Рак матки. Но в ее возрасте это само по себе уже не так опасно.
— Что ж, значит, ты для нас пока ничего не сможешь сделать.
— Я подумаю, — сказал он, — с кем бы еще поговорить. Ты ведь, наверно, обращалась к Летти?
— Обращалась.
Он улыбнулся.
— Оставь ее. Пустая трата времени. Ты подумай как следует, Джин, не перебраться ли тебе в тот суррейский пансионат. Это ведь не слишком и дорого: нам на пару с Годфри вполне по карману. Думаю, что Чармиан тоже скоро там окажется. Джин, тебе непременно нужна отдельная комната.
— Теперь уже нет, — сказала мисс Тэйлор. — Я отсюда не поеду. У меня здесь друзья, это мой дом.
— До будущей среды, друг мой, — сказал он, взяв шляпу и пристально оглядывая бабунь, всех по очереди.
— Если приведется, — сказала она.
Два года назад, когда ее пристроили в эту лечебницу, она мечтала о частном пансионате в Суррее, о котором уж чересчур много толковали. Годфри всполошился насчет оплаты, он протестовал при ней и ссылался на всех своих друзей-прогрессистов, что, мол, новые бесплатные больницы для престарелых не в пример лучше оборудованы, чем частные заведения. Алек Уорнер, со своей стороны, подчеркивал, что все это еще не устоялось и что Джин Тэйлор с ее интеллектом и привычками, вероятно, будет весьма не по себе среди разношерстных больничных пациенток.
— Мы обязаны позаботиться о ней, — говорил он, — хотя бы потому, что она во многом такова, какой мы ее сами сделали.
Он предложил взять на себя половину расходов по содержанию Джин в Суррее. Но дама Летти в итоге положила конец спорам, с вызовом заметив Джин: «Милая, да разве же сами вы не предпочтете ни от кого не зависеть? Собственно говоря, вы из числа той самой публики, для которой учреждаются дома призрения, они
Алеку Уорнеру лечебница не понравилась. В первую же неделю он уговаривал ее передумать. Она тоскливо колебалась. Боли ее усилились, до примирения с ними было еще далеко. И снова начали обсуждать и советоваться, не перевести ли ее в Суррей. Тем более, может, со временем и Чармиан очутится там же?
Теперь уже незачем, подумала она после ухода Алека Уорнера. Бабуня Валвона надела очки и принялась отыскивать гороскопы. Нет, теперь уже незачем, думала мисс Тэйлор. Зачем теперь-то, когда худшее позади.
Наутро Чармиан простила миссис Петтигру. Она сама хоть и медленно, однако все же спустилась вниз. Вообще-то движения были затруднительны: миссис Петтигру довольно бережно помогла ей одеться.
— Все же, — заметила Мейбл Петтигру, — надо бы вам взять обыкновение завтракать в постели.
— Ну нет, — весело сказала Чармиан, пробираясь к своему месту вокруг стола и цепляясь за спинки стульев. — Это дурное обыкновение. Утренний час в постели — вот и все, что мне надо. Доброе утро, Годфри.
— Лидия Мэй, — сказал Годфри, погруженный в газету, — умерла вчера у себя в Найтсбридже, не дожив шести дней до девяноста двух лет.
— А, певичка из «Гейети», — отозвалась Чармиан. — Прекрасно ее помню.
— Вы сегодня утречком в хорошей форме, — заметила миссис Петтигру. — Не забудьте принять свои таблетки.
Она отвинтила колпачок поставленного ею же у тарелки Чармиан пузырька, извлекла из него две таблетки и положила их перед Чармиан.
— Я их уже приняла, — сказала Чармиан. — Перед утренним чаем, вы разве не помните?
— Нет, — сказала миссис Петтигру, — вы ошибаетесь, дорогая. Вот ваши таблетки.
— Хорошенькое состояние сколотила, — заметил Годфри. — Бросила сцену в тысяча восемьсот девяносто третьем и оба раза вышла замуж за денежный мешок. Интересно, сколько она оставила?
— Мне, конечно, где ее помнить, — сказала миссис Петтигру.
— Вздор, — сказал Годфри.
— Прошу прощения, мистер Колстон, я ее помнить не могу. Вы говорите, она бросила сцену в тысяча восемьсот девяносто третьем, а я в тысяча восемьсот девяносто третьем была еще ребенком.
— Помню, помню ее, — сказала Чармиан. — Она очень выразительно пела — разумеется, по тогдашним канонам.
— Вы бывали в «Гейети»? — изумилась миссис Петтигру. — Но как же это вам…
— Нет, я ее слышала в частном концерте.
— Ну да, вы же тогда были совсем взрослой девушкой. Примите таблетки, дорогая.
Она пододвинула Чармиан две белые пилюльки.
Чармиан отодвинула их и сказала:
— Я уже приняла их сегодня утром, и это совершенно точно. Я ведь обычно и принимаю их за утренним чаем.