Избранное - Романы. Повесть. Рассказы

Из глубины звучит голодный зов:
Смерть ждет тебя — а к смерти ты готов?
Второй вариант кончался иначе:
И медленно вздохнул голодный глас:
Смерть ждет тебя, как всякого из вас.
Имелся и третий:
Прислушайся и Голосам внемли:
Смерть ждет тебя, о смертный сын земли!
И много еще было набросков и разночтений.

*

Эрик Колстон и миссис Петтигру дожидались возвращения Годфри.

— Что-то у него сегодня неладное на уме, — сказала миссис Петтигру. — По-моему, это как-то связано с утренним посещением старика Уорнера. Он, правда, долго не сидел. Я как раз пошла буквально через улицу за сигаретами, возвращаюсь — а на пороге Уорнер. Я его спрашиваю: «Вы, наверно, Годфри хотите видеть?» Он мне в ответ: «Я уже повидался с Годфри, спасибо». Но я выясню, в чем там у них дело, — чуть погодите, я все выясню. Захожу в дом, а Годфри на меня прямо-таки дико осклабился — и, представляете, вышел на улицу. Я за ним не поспела. К обеду не явился — вот они, его рыбные палочки, на столе. Ну, я выясню.

— Он завещание-то подписал? — осведомился Эрик.

— Нет, юристы все тянут резину.

Еще бы им не тянуть, подумал Эрик. Получив письмо от Олив, он первым же поездом приехал в Лондон. И прежде всего сходил к поверенному. А уж потом заявился к миссис Петтигру.

Миссис Петтигру наполнила стакан Эрика. Она еще раз заметила, какие у него маленькие руки, и не на шутку испугалась.

Эрик был мужчина плотный и внешне напоминал свою мать, только что женские черты и женский склад внешности ему как-то не очень шли. Он был широк в бедрах и большеголов. У него, как у Чармиан, были широко расставленные глаза, острый подбородок и аккуратненький носик. А рот у него был большой, как у дамы Летти, чей изувеченный труп был обнаружен позже, в этот вечер.

И все же, повторяла себе миссис Петтигру, к мужчинам вроде Эрика она подход знает. Не то чтобы ей доводилось иметь дело с таким точно типом. Но такое поведение было ей вполне знакомо — человек, как она понимала, ненормальный: к деньгам очень жаден — и все-таки готов жертвовать любыми деньгами ради иного, особого и пакостного удовлетворения. Знавала, знавала она людей, которым дороже всяких денег была, например, своя амбиция.

Настолько-то она его, голубчика, кажется, понимает. Ничуть. пожалуй, неудивительно будет, если он кому-то в отместку пожертвует чем угодно. Только вот можно ли ему доверять?

— Я ведь как, — сказал он ей, — я действую из нравственных побуждений. Я твердо уверен в том, что моему старику это будет полезно. Послужит ему уроком.

Ох, ну Эрик, видать, тот еще фрукт! Она взглянула на его маленькие кисти, на женский — вылитая Чармиан! — разрез глаз и подумала, что доверилась она ему, пожалуй, сдуру.

*

Эрик и правда был тот еще фрукт. Олив написала ему, что отца шантажирует «некая миссис Петтигру» и он, того и гляди, завещает ей большую часть состояния. Эрик действовал быстро, ни минуты не размышляя. Не стал он размышлять и в поезде из Корнуолла; зато как тешили его восхитительные перспективы: уничижение Годфри; измывательство над Чармиан; вероятное открытие родственной души в этой миссис Петтигру под ее вероятной суровой внешностью; упоительная возможность при всяком удобном случае заголять всех перед всеми; и упоенное обладание наличными в сумме, достаточной для того, чтобы пойти к тетке Летти и сказать ей все, что он о ней думает.

Не то чтобы он особенно знал, что он о ней думает. С юных лет он затвердил одно: семья перед ним в неоплатном долгу. И все, в том числе и семья, сходились на этом от его двадцати двух до двадцати восьми лет, то есть целую вечность. Он был ни в чем не согласен со своей семьей, кроме как в том, что «Во всяком случае, мы жестоко провинились перед Эриком. Как это мы так сплоховали? Бедный Эрик, Чармиан его чересчур избаловала. Ребенок вырос без материнской ласки. Годфри слишком с ним носился, он никогда не обращал на мальчика никакого внимания. Годфри был излишне уступчив, слишком строг, скупился, задаривал его деньгами». Умственный климат изменился, и взрослые переросли эти свои суждения, но к тому времени Эрик накрепко их усвоил.