Только несколькими короткими словами, почти равнодушно, Ангелина упомянула о докторе Савиоли.
— Теперь, когда опасность миновала, — сказала она с восхитительной детской непосредственностью, — и я знаю, что он поправляется, мне кажется ужасно скучным все, что я пережила. Мне хочется снова радоваться, закрыть глаза и погрузиться в сверкающий поток жизни. Я думаю, все женщины таковы. Они только не сознаются в этом. Или они так глупы, что сами этого не знают. Не так ли? — Она не слушала моих ответов. — Впрочем, женщины вообще нисколько меня не интересуют. Вы только не думайте, что я хочу вам польстить, но, право, простая близость симпатичного мужчины мне бесконечно приятнее, чем самая интересная беседа с образованной женщиной. Ведь это, в конце концов, пустяки, о чем бы они ни болтали… В лучшем случае о нарядах, ну и… А моды часто не меняются. Не правда ли, я легкомысленная? — спросила она вдруг так кокетливо, что я, очарованный, должен был сделать над собой усилие, чтобы не схватить ее голову и не поцеловать ее в шею… — Скажите же, что я легкомысленна!
Она еще ближе придвинулась ко мне и крепко прижалась.
Мы выехали из аллеи. Экипаж проносился мимо рощ с одетыми соломой декоративными кустами, похожими на какие-то чудовища с обрубленными руками и головами.
На скамейках, в солнечном свете, сидели люди, смотрели нам вслед и перешептывались.
Мы некоторое время молчали, отдаваясь течению мыслей. Как непохожа была сейчас Ангелина на ту, какой я до сих пор представлял ее себе! Как будто только теперь она стала существовать для меня!
Неужели это та самая женщина, которую я тогда утешал в соборе?
Я не мог отвести глаз от ее полуоткрытого рта.
Она все еще не произнесла ни единого слова. Казалось, что она мысленно погружена в созерцание какой-то картины.
Экипаж ехал по сырому лугу.
Веяло ароматом пробуждающейся земли.
— …Знаете ли, сударыня?..
— Зовите меня просто Ангелина, — тихо сказала она.
— Знаете, Ангелина… что… сегодня я грезил вами всю ночь, — с усилием произнес я.
Она сделала быстрое, едва уловимое движение, как бы желая вырвать свою руку из моей, и значительно посмотрела на меня.
— Странно! А я вами! Как раз сейчас я о том же… подумала.
Разговор снова оборвался. Мы оба почувствовали, что нам снился один и тот же сон.
Я чувствовал это по биению ее пульса. Ее рука едва заметно дрожала у меня на груди. Она судорожно отвернулась и смотрела в сторону…
Я медленно привлек ее руку к моим губам, снял белую надушенную перчатку, почувствовал ее горячее дыхание и, обезумев от любви, впился губами в ее ладонь.
………………………….
………………………….
…Спустя несколько часов я, как пьяный, сходил в вечернем тумане по направлению к городу. Я шел по улицам наугад и незаметно для себя стал кружить на месте.
Потом я остановился над рекой, оперся о железную решетку и смотрел на бушующие волны.
Я все еще чувствовал руку Ангелины у себя на шее, смотрел на каменные контуры фонтана, у которого мы уже когда-то распрощались, много лет тому назад. Над фонтанами склонялись тогда поблекшие листья, и она гуляла со мною, как только что, прислонив голову к моему плечу, молча, по прохладному, туманному парку ее замка.
Я сел на скамейку, низко надвинул шляпу и стал мечтать.
Вода журчала у плотины, и ее шум поглощал последние замирающие звуки сонного города.
Время от времени я плотнее закутывался в пальто и смотрел на реку. Она погружалась в тень, катилась черно-серым потоком в туманах наступающей ночи. Пена у плотины яркой белой полоской перебегала к противоположному берегу.
Меня ужасала мысль, что я должен вернуться в мою унылую квартиру.
Ликование одного короткого дня сделало меня навсегда чужим в моем собственном доме.
Несколько недель, может быть, только дней, и счастье пройдет… и ничего от него не останется, кроме горестно-прекрасного воспоминания.
А тогда?
Тогда я останусь бесприютным и здесь и там, и по эту и по ту сторону реки.
Я встал, хотелось бросить сквозь решетку парка еще один взгляд на замок, за окном которого она спала, потом уже идти в мрачное гетто. Я пошел по тому направлению, откуда пришел, ощупью пробираясь в густом тумане вдоль домов, через спящие площади. Черные монументы вставали грозно, за ними одинокие сторожевые будки, очертания барочных фасадов. Тусклый свет фонаря вырастал в огромное фантастическое бледно-радужное кольцо из окружавшего тумана, переходил в желтоватый, пронзительный взгляд какого-то глаза и рассеивался в воздухе сзади меня.
Я нащупал под ногами широкие каменные плиты, посыпанные песком. Где я очутился? Какое-то ущелье, круто подымавшееся вверх?
Гладкая каменная стена сада справа и слева? Через нее перевешиваются голые ветви деревьев. Они спускались с неба: ствол был скрыт за пеленой тумана.
Несколько сухих тонких сучков с треском обломились — их задела моя шляпа — и упали вниз, в серо-туманную бездну, скрывавшую мои ноги.
Потом светящаяся точка: одинокий огонек вдали… где-то… загадочно… между небом и землей…
Я, очевидно, заблудился. Это мог быть только «старый подъем к замку», возле садов Фюрстенберга…