Избранное: Романы, рассказы

Почему я не скрутил из них веревки и не повесился на ней?!

Тогда бы я, по крайней мере, не видел больше этой мерзости и вся серая терзающая тоска исчезла бы раз и навсегда.

Да! Это самое разумное! Положить конец всему.

Сегодня же.

Сейчас же, с утра. До обеда. Какая гадость! Что за отвратительная перспектива убить себя с полным желудком! Лежать в мокрой земле с животом, наполненным непереваренной, разлагающейся пищей!

Ах, если бы никогда не всходило больше солнце и не роняло бы в сердца своей жизнерадостной лжи!

Нет! Я не позволю больше себя дурачить, не хочу больше быть мячом в руках неуклюжей бессмысленной судьбы, то подбрасывающей меня вверх, то кидающей в лужу только для того, чтобы доказать непрочность всего земного — то, что я давно знаю, что знает каждый ребенок, знает каждая уличная собака.

Бедная, бедная Мириам! Если бы хоть ей помочь!

Значит, надо решиться, серьезно и бесповоротно решиться, прежде чем инстинкт жизни снова проснется во мне и станет рисовать новые призрачные образы.

К чему послужили все эти вести из мира Нетленного?

Ни к чему, решительно ни к чему.

Только к тому разве, чтобы я закружился в своем вихре и ощутил жизнь как невыносимую муку.

Оставалось только одно.

Я мысленно подсчитал, сколько денег лежало у меня в банке. Да, именно так. Только это одно при всей своей ничтожности могло иметь еще какую-нибудь ценность в моей ничтожной жизни!

Все, что я имел — несколько драгоценных камней в шкатулке, — все это связать и отослать Мириам. Это обеспечит ее, по крайней мере, на несколько лет. А Гиллелю послать письмо и объяснить, как было дело с «чудом».

Он один поможет ей.

Да, он найдет выход.

Я разыскал камни, собрал их, посмотрел на часы: если я сейчас пойду в банк — через час все может быть готово.

И затем еще купить букет красных роз для Ангелины!.. Я весь был охвачен болью и невыносимой тоской… Только бы один день пожить! Один-единственный день!

А затем что же? Опять это удушающее отчаяние?

Нет! Ни минуты больше. Меня ободряла мысль, что я справился со своим колебанием.

Я оглянулся вокруг. Что еще оставалось сделать?

Вот напильник. Я положил его в карман — решил бросить его где-нибудь на улице. Такой план был у меня и раньше.

Я ненавидел этот напильник. Ведь из-за него я чуть не сделался убийцей.

………………………….

Кто это опять собирается мне помешать?

Это был старьевщик.

— Одну минутку, господин Пернат, — заговорил он умоляющим голосом, когда я намекнул, что у меня нет времени. — Одну маленькую минуточку. Только два слова.

По лицу его бежали струйки пота, он весь дрожал от возбуждения.

— Можно с вами здесь говорить с глазу на глаз, господин Пернат? Я не хочу, чтобы этот — этот Гиллель опять пришел. Заприте дверь или пойдемте в ту комнату. — Резким движением он потащил меня за собой.

Затем, робко оглянувшись, он хрипло прошептал:

— Знаете, я передумал… все это. Так лучше. Ничего не выйдет. Хорошо. Прошло так прошло.

Я старался читать в его глазах.

Он выдержал мой взгляд, но это стоило ему таких усилий, что он судорожно схватился рукою за спинку кресла.

— Это радует меня, господин Вассертрум, — как можно дружелюбнее сказал я, — жизнь и так слишком печальна, зачем еще отравлять ее ненавистью.

— Правильно, как будто вы читаете по печатной книге, — облегченно промычал он, полез в карман и снова вытащил золотые часы с выпуклой крышкой. — И чтобы вы поняли, что я это говорю серьезно, вы должны взять у меня эту безделушку. В подарок.

— Что вам пришло в голову, — запротестовал я. — Не думаете же вы… — Я вспомнил то, что Мириам говорила о нем, и протянул руку, чтобы не обидеть его.

Он не заметил этого, вдруг побледнел, как стена, насторожился и прошипел:

— Вот, вот. Я знал. Опять этот Гиллель! Стучат!

Я прислушался и вышел в первую комнату, для его успокоения полузакрыв за собой дверь.

На этот раз был не Гиллель. Вошел Харусек, приложил палец к губам, чтобы дать понять, что он знает, кто здесь, и сейчас же, не дав мне опомниться, обрушился на меня целым потоком слов.

— О, досточтимый и дражайший майстер Пернат, как найти мне слова, чтобы выразить мою радость по поводу того, что я застал вас дома и совершенно одного… — Он говорил по-актерски, и его напыщенная ненатуральная речь так не гармонировала с его перекосившимся лицом, что мне стало жутко.

— Никогда, маэстро, никогда я не осмелился бы зайти к вам в моих лохмотьях, в которых вы, наверное, не раз видали меня на улице — что я говорю: видали! неоднократно вы милостиво протягивали мне руку.

И если я сегодня могу предстать перед вами в белом воротничке и в чистом костюме — вы знаете, кому я обязан этим? Одному из благороднейших и, увы, самых непонятных людей нашего города. Я не могу спокойно думать о нем.

Сам обладая весьма скромным состоянием, он щедрой рукой помогает бедным и нуждающимся. Когда я вижу его печально стоящим у своего лотка, из самой глубины души встает во мне желание подойти к нему и без слов пожать ему руку.

Несколько дней тому назад он подозвал меня к себе, когда я проходил мимо, подарил мне денег и дал мне возможность купить в рассрочку костюм.