Избранное: Романы, рассказы

— Пернат? Пернат? — повторяет маркер и напряженно думает. — Пернат? Он был высокий, худой? Русые волосы, коротко остриженная острая бородка?

— Да, совершенно верно.

— Лет сорок ему было тогда. Он был похож на… — Его светлость вдруг взглядывает на меня удивленно. — Вы не его родственник?

Косоглазый крестится.

— Я? Родственник! Даже смешно. Нет. Я только интересуюсь им. Знаете вы еще что-нибудь о нем? — спокойно говорю я, но чувствую, что сердце мне сжимает ледяной холод.

Ферри Атенштадт снова задумался.

— Если не ошибаюсь, его тогда считали помешанным. Однажды он заявил, что его зовут… подождите, подождите — да, Ляпондер! А затем как-то он стал выдавать себя за некоего… Харусека.

— Ничего подобного! — вмешивается косоглазый. — Харусек действительно существовал. Мой отец получил от него в наследство не одну тысячу флоринов.

— Кто это? — спросил я вполголоса у маркера.

— Это перевозчик, а зовут его Чамрда… А что касается Перната, то мне помнится, что он впоследствии женился на очень красивой смуглой еврейке.

«Мириам!» — говорю я про себя и так волнуюсь, что руки у меня дрожат и я не могу больше играть.

Перевозчик крестится.

— Да что это с вами сегодня такое, господин Чамрда? — с удивлением спрашивает маркер.

— Этого Перната никогда не было! — вскрикивает косоглазый. — Я не верю.

Я немедленно потчую его коньяком, чтобы развязать ему язык.

— Некоторые говорят, что Пернат и теперь еще жив, — наконец выжимает из себя перевозчик, — он, говорят, гребенщик и живет на Градчине.

— Где на Градчине? — спрашиваю я затаив дыхание. Перевозчик крестится.

— Вот в этом-то и дело! Он живет там, где ни один человек не может жить: в доме у последнего фонаря.

— Вы знаете его дом, господин… господин… Чамрда?

— Ни за что на свете я не пошел бы туда! — отмахивается косоглазый. — За кого вы меня принимаете? Святые угодники!

— Но показать мне издали дорогу туда вы могли бы, господин Чамрда?

— Это можно, — бурчит перевозчик. — Если вы подождете до шести часов утра, я спущусь к Молдаве. Но вам не советую. Вы попадете в Олений ров и переломаете себе кости! Святая Заступница!

………………………….

Утром мы идем вместе, от реки дует свежий ветер. От нетерпения я едва чувствую землю под ногами.

Вдруг передо мной вырастает знакомый дом на Старосинагогальной улице. Я узнаю в нем каждое окно, закругленные водостоки, решетки, блестящие, точно от жира, каменные карнизы — все, все!

— Когда в этом доме был пожар? — спрашиваю я косоглазого.

От напряжения у меня стоит шум в ушах.

— Пожар? Никогда не было!

— Да нет! Я знаю наверное.

— Не было.

— Но ведь я знаю. Хотите пари?

— На сколько?

— На гульден.

— Идет! — Чамрда приводит дворника. — Был когда-нибудь пожар в этом доме?

— Никак нет. — Тот смеется.

Все-таки я не могу поверить.

— Я уже семьдесят лет живу здесь, — доказывает дворник, — я-то уже, во всяком случае, знал бы.

………………………….

………………………….

Перевозчик, комично и странно потряхивая веслами, переправляет меня через Молдаву в своей лодке из восьми неструганых досок. Желтая вода пенится у бортов шлюпки. Под утренним солнцем крыши Градчины отливают красным цветом. Меня охватывает чувство неописуемой торжественности. Смутно-трепетное чувство, точно из далей прошлых существований, точно весь мир предо мною заколдован… Мечтательное постижение: точно я жил одновременно в разных местах.

Я вылезаю.

— Сколько я вам должен, господин Чамрда?

— Один крейцер. Если бы вы помогали грести, стоило бы два крейцера.

………………………….

Я иду той же дорогой, по которой шел сегодня ночью во сне: узкая, заброшенная тропинка в парке. У меня бьется сердце, и я знаю заранее:

вот, будет голое дерево, ветви которого свисают через стену.

Нет, оно все в белых цветах.

Воздух напоен сладостным ароматом сирени.

У моих ног город лежит в утреннем свете, как блаженное видение.

Ни звука. Только аромат и сверкание.

С закрытыми глазами мог бы я ходить по маленькой, забавной улице Алхимиков, до такой степени знакомым становится мне здесь каждый шаг.

Но только там, где ночью я видел деревянную решетку перед беловатым домом, сейчас роскошная выпуклая позолоченная ограда замыкает улицу.

Два фруктовых дерева, возвышаясь среди цветущего низкого кустарника, стоят по сторонам входных ворот стены, простирающейся за оградой.

Я вытягиваюсь, чтобы заглянуть поверх кустов, и меня ослепляет новое великолепие.

Садовая стена вся покрыта мозаикой. Странно переплетенные фрески, бирюзового цвета с золотом, изображают культ египетского бога Осириса^{158}.

Ворота представляют самого бога: Гермафродит из двух половин, образуемых створками дверей, правая — женская, левая — мужская. Он сидит на драгоценном плоском троне из перламутра… в полурельефе… его золотая голова имеет форму зайца… Уши его подняты кверху и тесно прижаты друг к другу, так что напоминают страницы раскрытой книги.

Пахнет росой, из-за стены веет ароматом гиацинтов.