Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России

Между тем тревога Екатерины II основывалась на информации, поступавшей от ее дипломатов за рубежом, в частности из Парижа и Вены. Раздражали императрицу и циркулировавшие в европейских кругах слухи о «благородном» происхождении Емельки Пугачева и чуть ли не о близости его к петербургскому двору. Она давала категорические указания своим дипломатам решительно опровергать подобные вымыслы. Особенное пристрастие к распространению ложных слухов обнаруживала парижская «Газет де Франс», со времени ее основания кардиналом Ришелье бывшая, по сути, правительственным органом. Большинство ее публикаций политического характера прямо заказывались или инспирировались министерством иностранных дел. Так, в продолжение Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. «Газет де Франс» давала крайне тенденциозную, а то и откровенно искаженную информацию о положении на фронтах, что отвечало интересам французской дипломатии, поддерживавшей Турцию.

То, что «Газет де Франс» отражала официальную точку зрения, ни для кого не было секретом и давало основание русскому представителю при версальском дворе неоднократно заявлять протесты по поводу ее публикаций непосредственно министру иностранных дел Франции, который, собственно, и не отрицал своего влияния на этот печатный орган, распространявшийся по всей Европе.

В марте 1774 г. князю Барятинскому пришлось объясняться с герцогом д’Эгильоном и по поводу публикации «Газет де Франс» о Пугачеве. Вот что писал об этом сам Барятинский в шифрованной депеше Н.И. Панину 27 марта: «В Парижской Газете № 14 в артикуле (статье. – П. Ч.) из Гамбурга об оренбургском бунтовщике напечатано было, будто бы он в молодых его летах был пажем при дворе Ее Императорского Величества и был послан в чужие края для учения, после чего служил в прусской армии и, наконец, был камер-юнкером при Его Императорском Высочестве (великом князе Павле Петровиче. – П.Ч.). Прошедшего вторника дюк д’Эгильон на обыкновенной конференции спрашивал меня, не имею ли я известия о настоящем состоянии сих мятежей, на что я ответствовал ему, что не получал никаких о сем известии уведомлений. Приметил я ему, притом без всякой жалобы, что помянутые обстоятельства, в Газете напечатанные, несправедливы и что я, находясь несколько лет при высочайшем нашем Дворе, никогда и не слыхал об имени Пугачева, на что дюк д’Эгильон сказал мне, что ежели я получу верное известие о сем бунтовщике и ему сообщу, то он прикажет сие напечатать в опровержение означенного артикула. Вчерашнего дня сведал я, что король изволил указать сочинителю Газеты, дабы впредь ничего не вносил он в Газету, не имея точных и достаточных известий»[151].

Подозрения Екатерины II относительно причастности ее внешних врагов к пугачевщине усилились после получения графом Паниным очередной депеши от князя Барятинского: «Я сведал здесь, – писал тот 7 апреля 1774 г, – что шведский при Оттоманской Порте посланник учинил тамошнему министерству внушение, что происходящие внутри России мятежи доставляют правительству великие заботы и затруднения, а стране причиняют знатные разорения и убытки. Для произведения в турках большего упорства уверяет он их, что и Москве такой же угрожает жребий и что неминуемо принуждены будут отделить часть войск от Первой армии для замирения сих мятежников. Французский в Константинополе посол внушает подобные же мнения Дивану (совещательный орган высших сановников при султане. – П.Ч.) а особливо тамошнему духовенству, обнадеживая их, что при нынешних внутренних в России обстоятельствах должны они ожидать лучших успехов от будущей кампании, равно как в мирной негоциации, когда оная откроется. В здешней публике говорят, что Порта делает великие военные приготовления и заводит новый артиллерийский корпус. В партикулярных письмах из Гамбурга пишут сюда, что Пугачев получил от Порты знатную сумму денег»[152].

О наличии каких-то связей между Пугачевым, турками и французскими военными советниками в армии султана сообщал из Вены российский посланник князь Д.М. Голицын, которому удалось завербовать одного из сотрудников канцелярии французского посла при венском дворе князя Луи де Рогана. Информатор передал ему копни нескольких секретных писем, которыми обменивался французский посол в Вене с коллегами в Константинополе и Санкт-Петербурге – графом де Сен-При и Дюраном. Из этой переписки следовало, что французская дипломатия не исключала возможность сотрудничества с Пугачевым и взаимодействия последнего с турецкой армией. Более того, если верить этой переписке, то отдельные французские офицеры, служившие у султана, перешли (или были направлены (?) в армию мятежников-пугачевцев.