Избранное. Стихи, песни, поэмы

Говорят, что при жизни его не любил никто.
Не любила Германия, за которую он сражался
Ещё безусым мальчишкой в Первую Мировую.
Не любили правительства стран, на которые он работал,
Собирая секретные сведения о намерениях фашистов.
Не любил Сталин, который ему не поверил,
Предупреждённый о дне и часе гитлеровского удара.
И, когда японцы в Токио взяли его с поличным,
То три года держали его, приговорённого к смерти,
Терпеливо надеясь на то, что его обменяют
На такого же своего арестованного шпиона
В Соединённых Штатах или в Советском Союзе.
Но никто не желал спасти его, – все от него отступились.
И поэтому в сорок четвёртом, за год до дня победы,
В тюремном дворе, в Японии, он всё-таки был повешен,
Став первым за всю историю казнённым там иностранцем.
Говорят, что при жизни его не любил никто,
За исключением женщин, которые для него
Предавали своих мужей, ломали свою карьеру,
Собирали секретные сведения с риском для собственной жизни,
Или ломали ноги, прыгая из окошка.
И он любил этих женщин, в Японии и России,
Постоянно их обольщая, изменяя им и бросая.
Среди них были баронессы, и великие пианистки,
Секретари и жёны чопорных дипломатов,
Предававшие всех и вся, а его никогда, ни разу.
И последняя из женщин, неожиданно брошенных им,
Которую он покинул из-за костлявой старухи,
Отыскала его останки среди безымянного пепла,
Опознав его бывшую челюсть по золотому мосту,
Превратившемуся от пламени в бесформенный жёлтый слиток.
Она этот жёлтый слиток перелила в колечко,
Которое, раз надев, с собой унесла в могилу.
Говорят, что при жизни его не любил никто.
Но его любили женщины, а это не так уж мало.
Потому что уходят бесследно режимы, вожди и страны,
Но неизменна женская единственная любовь,
Которая может сделаться колечком и жёлтым слитком,
Но всегда остаётся золотом самой высокой пробы.

2011

«Задавал я вопросы упорно…»

Задавал я вопросы упорно,
Но нигде мне не дали ответа, –
Почему в деревнях этих горных
Все ашуги кругом и поэты.
Потому ли, что в крае нехлебном,
Добывая дрова или пищу,
В непрерывном труде многодневном,
Жизнь иную в стихах они ищут?
Не с того ли так много поэтов
В этой горной далёкой деревне,
Что не могут испортить газеты
Их язык, первозданный и древний?
Или звук стихотворного метра
Только здесь образуется, вторя,
На вершинах за два километра
От далёкого уровня моря?
К восприятию песни, как хлеба,
Их склоняют окрестные горы,
Потому что, чем ближе до неба,
Тем слышнее подсказки суфлёра.

2011, Азербайджан

«От бессонницы ночью сойдёшь с ума…»