Избранное. Том 1

Космическое видение мира он отмечает у великих русских поэтов. Так, в блистательной статье (пожалуй, одной из лучших) о М. Ю. Лермонтове «По небу полуночи ангел летал» В. Солоухин писал: Лермонтов обладал ощущением космоса. Я думаю, что он первый в русской, а возможно, и в мировой поэзии посмотрел на Землю с космической высоты. До этого смотрели все снизу вверх на птиц, на облака, на звезды, на кометы. Никому не приходилось взглянуть сверху вниз. Пушкин, правда, взглянул на Кавказ таким образом, но с высоты самого же Кавказа:

Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины...

Но разве же это высота? А вот как у Лермонтова:

... И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу, чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял...

Поэта мучают вопросы: откуда мы, люди? Где наша прародина? Его не удовлетворяют концепции ученых о происхождении человека. Он не доверяет многотомным научным трудам, эволюционной теории Дарвина и всем строго выверенным логически построенным концепциям ученых. В. Солоухин противопоставляет им всего лишь один аргумент (но самый главный) в стихотворении с названием «Аргумент»:

... Откуда в сердце сладкая тревога
При виде звезд, рассыпанных в ночи?
Куда нас манит звездная дорога
И что внушают звездные лучи?
Какая власть настойчиво течет к нам?
Какую тайну знают огоньки?
Зачем тоска, что вовсе безотчетна,
И какова природа той тоски?

Как человек, интересующийся вопросами деревни, хочу поразмышлять еще об одной теме, которая присутствует во всем творчестве В. Солоухина. Это проблема «раскрестьянивания» русского крестьянина. Написав эти строки, я подумал о том, что можно добавить к тем сентенциям, декларациям на вербальном уровне на эту тему, которые мы слышим, читаем в наше время. Но дело в том, что В. Солоухин начал писать о деревне, о ее судьбе, а значит и о судьбе России, еще в 60-е годы, и он достойно занимает место в обойме выдающихся писателей-деревенщиков, таких как Ф. Абрамов, В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин, В. Шукшин. Через все его творчество, начиная с «Владимирских проселков», проходит мысль о том, что сельский труженик живет не так, как он должен жить. Боль за крестьянина, за его многостраданье, за многотерпенье, за горе, преследующее его при любой власти, за миллионы угнетенных и убиенных, за то, что крестьяне, не имевшие даже паспортов, жили как при крепостном праве, пронизывает произведения В. Солоухина. Без этой боли он бы не смог написать таких пронзительных строк: И забивались тюрьмы теми, В ком были живы долг и честь. Их поглощали мрак и темень, Им ни числа, ни меры несть.

Стреляли гордых, добрых, честных,
Чтоб, захватив, упрочить власть.
В глухих подвалах повсеместно
Кровища русская лилась.

Как только не измывались, не издевались над крестьянином! За беспримерный труд в течение сорока лет в колхозе государство «одаривало» его пенсией в размере восьми или двенадцати рублей. Дискриминация сельского жителя, по сравнению с городским, ощущалась не только в оплате за труд, но и во всех проявлениях жизни. Никогда не забуду, как 30 лет назад я, совсем еще мальчишкой (но уже работал комбайнером), приехал впервые из деревни в г. Татарск Новосибирской области за запчастями. И когда (по своему незнанию и наивности) попытался устроиться в гостиницу, мне отказали. Женщина-администратор, напутствуя меня, сказала: «... у колхозников есть своя «ночлежка», ... колхозников в гостиницу не селим, иди лучше на железнодорожный вокзал». Экспериментаторство в сельском хозяйстве и «раскрестьянивание» крестьянина продолжается и по сей день. В. Солоухин в стихотворении «Настала очередь моя» описал трагедию русского крестьянина, словно эксперимент, связанный с переселением, начался именно с него.

Когда (ах, просто как и мудро),
И день и ночь, и ночь и день,
Крестьян везли в тайгу и тундру
Из всех российских деревень.
От всех черемух, лип и кленов,
От речек, льющихся светло,
Чтобы пятнадцать миллионов
Крестьян российских полегло.