Избранное. Том 1

В пригороде Когане, в плодовом саду, не уступавшем лучшим садам кашгарских богачей, готовились к пиршеству. Дорогу за версту от сада чисто подмели и полили, расставили слуг для встречи гостей. По обе стороны огромных ворот замерли, опираясь на посохи, два аксакала в чалмах, в легких белых халатах, с белыми опахалами в руках. От ворот к застолью проложили ковровые дорожки шириной в три шага. Много молодых проворных джигитов готовы были принимать у гостей верхнюю одежду и развешивать ее в установленном-порядке, расставлять калоши, помогать гостям совершать омовение рук из специальных серебряных с чернью кумганов — кувшинов, держать наготове полотенца, разносить закуски и кушанья, разливать чай.

В просторной, способной вместить в ширину две арбы, виноградной беседке настлали циновки, на них — цветные кошмы, на кошмы — ковры, а поверх всего — толстые узкие одеяла. Дастарханы были уставлены всевозможными яствами — на любую прихоть. Чтобы придать кушаньям сладостный вкус, пригласили особо искусных поваров Кашгара. Для утоления жажды приготовили кумыс и еще напиток из верблюжьего молока. Десятками кололи годовалых ягнят и жеребят-сосунков.

Три входа в беседку должны были распределить гостей на три группы. Средний вход — для Ходжанияза и его ближайшего окружения, правый — для офицеров в ранге пятисотников — полковников, а также уездных администраторов, левый — для богатых купцов, знатных имамов, мулл.

Из расчета на двести гостей, если им станет прохладно, сложили в беседках парчовые халаты, полосатые полушелковые и темные — из грубой ткани — мантии.

Перед воротами сада привязали белого верблюжонка, обреченного на заклание в честь Ходжанияза. На верблюжонка навьючили два сундука — один с белым шелком, другой с чаем. Сундуки предназначались для благочестивого подношения от имени Гази-ходжи к гробнице почитаемого святым Аппака-ходжи, управлявшего Кашгарией в XVII веке.

Настоящим устроителем торжества был не Турди, а Юнус-байвачча. Это он поручил Турди пригласить гостей, дал деньги и, оставаясь в тени, занимался подготовкой торжества.

Едва окончилась пятничная молитва в мечети Хейтка, к Когану, где находился сад Турди, потянулись приглашенные. Сабит-дамолла и его назиры покатили в колясках, баи и духовная знать в крытых двух- и четырехколесных экипажах, офицеры верхом, а склонные любоваться природой интеллигенты и поэты вроде Шапи — пешком. Всех приезжавших и приходивших принимали соответственно их достоинству.

Так уж заведено у уйгуров, что самый почетный гость появляется после того, как все давно собрались и ждут его. Ходжанияз приехал на час позже всех остальных. Не в его обычае было ездить в коляске. И сегодня он показался в конце улицы верхом на своем буром с белым пятном на лбу коне, а позади — Сопахун с четырьмя-пятью джигитами. Гостеприимный хозяин Турди-байвачча с несколькими аксакалами вышел навстречу — далеко вперед за ворота. А гости во главе с Сабитом выстроились в два ряда и ждали.

Ходжанияз спешился, подошел к воротам, и двое аксакалов, оказывая ему уважение, обмахнули опахалами пыль с Гази-ходжи и дружно провозгласили:

— Добро пожаловать, высочайший!

Ходжанияз прошел в ворота, и тут представительный человек, державший за повод белого верблюжонка с дарами, склонился до земли:

— Есть просьба к уважаемому Гази-ходже!

Не поняв, чего он хочет, и слегка опешив, Ходжанияз взглянул на ряды гостей и приподнял полусогнутую руку.

— Что вы хотите?

— С мольбой о благополучии Гази-ходжи прирезать здесь, как искупительную жертву, этого верблюжонка.

— Да будет благословенна ваша молитва! — Ходжанияз просиял, слезы невольно навернулись ему на глаза. Любуясь белым, как облако, верблюжонком, он погладил его по голове. — Верблюжонка не убивайте! Вместе с этими сундуками отправьте к гробнице Аппака-ходжи! — распорядился Ходжанияз и зашагал по ковровой дорожке к беседке.

Когда он, Сабит и все гости расселись на отведенных местах, прислуживавшие джигиты помогли им совершить омовение рук, а потом по знаку Турди подняли белые полотнища, которыми были накрыты яства.

Гости выпили по одной-другой чашечке чая, и перед беседкой замер, заискивающе сложив руки, Турди.

— Ходжа-ата, — сильно заикаясь, промолвил он, — у меня две просьбы… Вы позволите высказать их, прежде чем подадут кушанья?

— Ну, говоришь, так говори! — разрешил Ходжанияз.

— Наши солдаты, проявляющие самоотверженность в борьбе за освобождение родины… должны быть сыты… должны быть хорошо одеты… — Турди запнулся, помедлил, вспоминая заученную накануне речь, и продолжил: — Я не могу сражаться с оружием в руках. Поэтому хочу принести в дар нашим солдатам три тысячи пудов пшеницы, тысячу чекменей, три тысячи штук бязи…

— Спасибо за заботу, Турди-байвачча! — поблагодарил Ходжанияз.

— Будет очень неплохо, если и другие баи последуют примеру Турди, — поглядел по сторонам Сабнт.

— При нынешних трудностях с продовольствием и обмундированием поступок Турди-байваччи особенно значителен, — произнес Махмут Мухит.

В беседке после этих слов началось волнение.