Избранное. Том 1

Уцелевшие после Чокан-яра уйгурские воины разместились в домах жителей селения Аргу. И если самые беспечные спали, то остальные, боясь, что противник вот-вот настигнет их, беспокойно ворочались.

Сопахун и Моллахун, разместив воинов, возвратились к дому, где остановился Ходжанияз. Оба были в подавленном настроении. Объездивший немало городов, много повидавший, караванщик Моллахун, когда выдавалось свободное время, развлекал рассказами о своих приключениях. Сегодня у него не было сил говорить. Сопахун, почти всегда чуть слышно напевавший самые различные стихи на однообразные мелодии кумульских песен, тоже безмолвствовал. Лишь время от времени он скорбно стонал: «Вай довва! Ох, горе, горе!» — и ворчал на кого-то.

— Как страшное наваждение все это, Моллахун-ака! Что теперь будет?

— Не знаю, братец, не знаю. Лучших парней лишились!

— Жалко… — вздохнул Сопахун. — Погибло много кумульских, турфанских, пичанских бойцов. Они ли не соколы, закалившиеся в трехлетних боях…

— Делать нечего, приходится судьбе покоряться.

— Заячья душа Решитам навлек на нас беду! Затаился где-то, дрожит и вида не показывает!

— Многие его солдаты сдались. Другие побросали оружие, разбежались.

— Моллахун-ака, сначала они хорошо сражались. Они напугались машин и потому побежали. А сверх того Решитам удрал первым, так ведь?

— Об этом только начни говорить… — Моллахун достал из кармана табакерку, заложил за губу щепотку насвая. — Смятение, эта проказа, началось с Решитама, — Моллахун резко сплюнул, будто ястреб капнул на лету, — но в беду мы попали и по своей неопытности.

— Правду сказали, Моллахун-ака. Виновен не один только Решитам, все мы не без греха, вай довва…

— Гази-ходжа поговаривает об уходе в Яркенд.

— Присоединимся к Шамансуру.

— На все божья воля, братец. Давай чуть приляжем, а то поясница разболелась, измотался я, — Моллахун постлал постель.

Они долго не могли уснуть. Тревоги и опасения мучили этих двух людей, особо преданных Ходжаниязу сподвижников, не заметивших, как очутились они в гибельном водовороте…

Тан! Тан! Та-тат! — раздались звуки выстрелов. Что это? То ли мачжуниновцы расстреливают разбредшихся по степи беглецов, то ли первые выстрелы ворвавшихся в Аргу преследователей?

Ма Чжунин еще в Аксу мечтал взять Ходжанияза живьем и после сражения приказал преследовать его. Если бы Ма Хусян не охотился за попадавшимися в пути беглецами он, наверное, схватил бы Ходжанияза еще перед Аргу. Кавалеристы Ма Хусяна приблизились к селению только теперь, они обстреляли передовые дозоры. Начальник сторожевого отряда, не разглядев в ночной тьме числа врагов, отправил к Ходжаниязу связного, а сам с пятьюдесятью бойцами встретил противника огнем и заставил остановиться.

Сопахун и Моллахун, выслушав связного, приказали собрать размещенных в домах солдат, разбудили спавших с винтовками в обнимку перед дверью Ходжанияза телохранителей и тихонько постучали. Ханум из Кучара то ли от страха, то ли по прихоти вскрикнула: «Ой, горе мне!» Ходжанияз спросонок поднял голову с подушки.

— Что, что случилось?

— Враги…

— Враги? — Услыхав голос Сопахуна, хаджи выскочил в одних подштанниках из-за двери. — Где враги? Чего стоите? Выступайте!

Не слушая Сопахуна, он вбежал в конюшню. Удивительно, что растерявшийся сардар не забыл прихватить из-под подушки маузер.

Телохранители уже выехали на конях за ворота. В это же время подоспели и остальные солдаты — кто на неоседланных конях, кто пешим. Мачжуниновцы тем временем ворвались в селение и приближались, не переставая стрелять.

— Сопахун, в заросли! В заросли! — скомандовал Ходжанияз и на неоседланной лошади выскочил во двор, заорал: — Эй, ханум из Кучара, быстрее!

Не расстававшаяся с драгоценной своей сумкой ханум выбежала во двор, Ходжанияз схватил ее, как коршун цыпленка, положил перед собой и поскакал на своем буром прочь из селения…

Глава четырнадцатая

1

Солдаты Шамансура и Ма Цзыхуэя столкнулись возле селения Тазгун, в каменистой ложбине между Кашгаром и Янгисаром. Воины Шамансура залегли на восточном и южном откосах балки и ожидали подхода противника, приближавшегося с севера и северо-запада. От раскалившихся под южным знойным солнцем камней поднимался, словно жар из печи, горячий воздух. Лежавшие на солнцепеке бойцы исходили соленым постом, страдали от нестерпимой жажды. Заман со своей сотней расположился в самой первой линии. Кое-где здесь росли кусты барбариса, которые давали хоть какое-то укрытие. Заман распорядился отрыть окопы, проверил место каждого бойца, укрепил камнями подготовленные для защиты от вражеских пуль бойницы. Заботы нового сотника расположили к нему бойцов. Перед сражением Заман выделил Рози двух солдат, и они доставили из Тазгуна на пяти ослах воду в бурдюках. Заман раздавал ее только для питья — по норме.

Откуда-то появился Сайпи, подскакал к Заману на коне. Из-под широкополой шляпы с темной окантовкой текли по его бледному лицу капли пота.

— Вы приобрели профессию продавца воды, приятель? — едко улыбнулся Сайпи.

— Да-а, — холодно произнес Заман.

— Тогда продайте мне бурдюк воды.