Избранное. Том 1. Сон в начале тумана

— Мы с Орво всегда договоримся, — обрадованно сказал Ыттувьйи. — Это будет настоящая работа для Совета. А то сделали Совет, а чем заняться — не знаем.

Гости улеглись поздно, щедро накормленные пахучим оленьим мясом.

Антон долго не засыпал и все шептал дремавшему Джону:

— Таким образом, создадим первые наметки кооперативных отношений. Социалистические отношения между людьми родят новые потребности. Вот увидишь, Джон, как тут закипит жизнь через несколько лет!

Армоль мрачно сидел в чоттагине и смотрел на слабый огонек, горевший под неуклюжим сооружением, от которого отходил черно-синий граненый ствол винчестера. В жестяную кружку медленно, тоненькой струйкой капала мутноватая жидкость. Армоль судорожно глотал слюну и невесело думал о том, что каждый раз он наглатывается слюны больше, чем удается выжать из этого несовершенного аппарата.

Когда Антон, Тнарат, Джон, Гуват и другие мужчины селения уехали в тундру, Армоль пошел в ярангу Орво и взял муки и сахара, сколько ему было надобно. Старик пытался загородить дорогу, но Армоль твердой рукой толкнул его.

— Нужно будет — расплачусь пушниной, — сказал Армоль, насыпая муку в припасенный мешочек.

— Ты вор! — крикнул Орво, но Армоль только усмехнулся на это и аккуратно завязал початый мешок.

Решение, которое он принял, требовало немедленных действий, но струйка из ствола винчестера удержала Армоля, и дурная веселящая вода, огненной струей разливающаяся по жилам, путала мысли и сбивала движения рук.

Другого такого времени не будет. Армоль долго и мучительно ждал, подлаживался под новые порядки и даже пошел учиться русской грамоте.

А теперь — все. Пусть те, кто хочет, остаются при новой власти и строят счастливую бедность. Армоль не хочет жить в бедности. Он создан для другой жизни, и он это чувствует. Как все хорошо складывалось! Все увидели в нем преемника Орво, завидовали его богатству и уважали его. Он уже строил далеко идущие планы: после смерти Орво Армоль становится главой селения. Он не станет проповедником умеренности и взаимной выручки, как Орво. Весь Энмын будет у него в подчинении. Он перестроит ярангу, сделает из нее жилище белого человека, куда лучше, чем у Карпентера в Кэнискуне, купит настоящую моторную шхуну и будет торговать по всему Чукотскому побережью. Он уберет белых торговцев или подчинит их себе… Все люди будут ему повиноваться. И дело к этому шло, пока не появился этот Сон, который принес столько вреда Армолю, что другой давно убил бы его. И надо было это сделать в свое время. Да больно нравились старикам его разговоры о том, что все худое идет от белого человека. Армоль же видел, а потом и убедился окончательно: Джон был тайным большевиком! То, что его держали в сумеречном доме, не верили ему, — это никакого значения не имеет. Ведь он и сейчас говорит так, словно читает мысли Тэгрынкеу или же этого Антона! И оба взяли себе женщин Энмына! Пыльмау, которая судьбой была предназначена Армолю, досталась Сону, а Тынарахтына, которую честно отработал Нотавье, вдруг пошла к Антону!

Худая жизнь настает. Нужно уходить. Туда, где ценят отдельного человека, а не кучу бедняков. На другом берегу осталась старая вера в богатого человека. Там живут айваналины, Язык другой, но такая же одежда, те же байдары и вельботы, то же море. Надо уйти. Армоль достаточно накопил, чтобы начать новую жизнь на другом берегу. Там он не будет последним человеком, как здесь. Там он себя покажет… А может быть, когда-нибудь он вернется в Энмын хозяином парохода, пусть не такого большого, который приходил прошлым летом, пусть поменьше, но такого же белого. И земляки, которые почти перестали обращать на него внимание, будут ловить его взгляд.

Армоль вытянул содержимое кружки, зажмурился, почмокал губами и аккуратно задул пламя под самогонным аппаратом. Потом приладил винчестерный ствол на место.

Он глянул на верх полога: там лежали мешки с пушниной.

— Гальганау! — крикнул он в глубину полога. — Собирайся! Я решил!

Из полога выглянула взлохмаченная жена.

— Как мы бросим нашу ярангу, наших близких, кости наших предков! — запричитала она.

— Молчи! — прикрикнул на нее Армоль. — Мы построим новую ярангу на новом месте, заведем новых знакомых, а кости ничего не значат для живого.

Гальганау знала о намерении мужа уплыть на другой берег, но не придавала этому большого значения: думала, поболтает и успокоится. Но Армоль не успокаивался. Каждый раз, возвращааясь домой, оп разражался такими ругательствами, что, обладай его слова шаманской силой, давно бы не быть живыми и Совету, и Антону, и Тнарату, и даже старому Орво, которого Армоль раньше уважал и побаивался.