Избранное. Том 1. Сон в начале тумана

Однажды, наводя порядок в комнате Джона, она нашла толстый блокнот в кожаном переплете со страницами, испещренными значками, словно тысячи мух прошлись по белому полю и оставили свои следы. Пыльмау даже понюхала страницы — от них исходил еле уловимый чужой запах. Пыльмау знала, что на страницах запечатлен разговор, слова, звуки, имеющие смысл. Она вглядывалась в каждую строку, в хитросплетение линий каждой буквы и даже, затаив дыхание, прислушивалась к страницам, словно можно было уловить ухом запечатленный разговор. Интересно, о чем говорил Джон на белых, словно покрытых снегом, тонких листах бумаги? Какие мысли и рассуждения оставили здесь свой след? Может быть, вот этой, поникшей к концу строки буквой он выразил печаль о прошлой жизни, о близких, которые остались в далеком и неведомом ей Порт-Хоупе?.. Иногда длинными вечерами Джон принимался рассказывать о той земле, где родился и жил раньше. В его голосе слышалась тоска и волнение, и Пыльмау торопилась перевести разговор на другое. А теперь Джон недалеко от своего дома. Корабли оттуда не ходят прямо в Порт-Хоуп, но, как говорил Джон, можно сначала проехать в Ванкувер, а оттуда уже нетрудно добраться по железным полосам на нарте, запряженной в огнедышащую повозку… Когда Джон уезжал, Пыльмау, как и полагается жене охотника, не сказала ему ни слова. А как хотелось крикнуть ему: непременно возвращайся, помни, что я тебя жду, ждет тебя золотоволосая Тынэвиринэу-Мери и сын Яко! Но она только смотрела пристально, не сводя глаз, на мужа своего, и про себя произносила эти слова. А Джон словно слышал это и, прежде чем сесть в байдару, подошел к ним, стоящим на берегу, поглядел внимательно на Тынэвиринэу-Мери, на Яко и тихо сказал жене:

— Не волнуйся, береги детей. Скоро вернемся…

Но прошел месяц, а их нет.

Пыльмау уже казалось, что подруги косо на нее посматривают. А Чейвунэ однажды рассказала историю о том, как в Уэлене жил один белый человек, женился на чукчанке, прижил с нею четверых детей, а потом исчез навсегда, уехав к себе то ли в Америку, то ли в Россию.

— Зачем вы это мне рассказываете? — взмолилась Пыльмау.

Старуха смущенно поджала губы.

Пользуясь отъездом Орво, Армоль перетащил к себе аппарат для производства дурной веселящей воды и приспособил к нему ствол от своего винчестера.

Одурев, он спускался к берегу и пел песни, кружась вокруг белоснежного с черной каймой по борту вельбота.

Как-то сильно навеселе он зашел в ярангу Пыльмау. Она кормила девочку, а Яко доедал вяленое моржовое мясо, срезая его с ребра огромным охотничьим ножом.

— Етти, Армоль, — приветливо поздоровалась с гостем Пыльмау.

— Ии, — Армоль тяжело опустился на китовый позвонок и уставился на девочку.

Тынэвиринэу-Мери бросила грудь, вдруг широко улыбнулась и громко засмеялась.

— Какомэй! — удивленно произнес Армоль. — Как настоящая.

— А ты сомневался, что я могу родить настоящую девочку? — обиженно спросила Пыльмау.

— Не в тебе я сомневался, а в Соне…

— Почему же?

— Тебе, женщине, это трудно растолковать… Но я так думаю: может ли родиться дитя от белой куропатки и черного ворона? Будет ли такое дитя летать, если оно и родится?

— Сам видишь — дитя наше настоящее, и я уверена, что Тынэвиринэу-Мери будет летать.

— Не потянет ли ее книзу такое длинное и тяжелое имя? — Армоль нарочито медленно произнес: — Тынэвиринэу-Мери…

— Если хочешь знать, то к нему можно добавить и третье. Так водится у белых людей. И тогда девочка будет называться Тынэвиринэу-Мери Макленнан, — вызывающе произнесла Пыльмау.

— Кто пробует жить по обычаям чужого народа, похож на утку, которая каркать стала, — наставительно произнес Армоль.

— Что же делать? — пожала плечами Пыльмау. — Тынэвиринэу-Мери — дочь двух народов. Чем плохо, если она будет уметь и каркать по-вороньи, и крякать по-утиному?

— Тебя не переспоришь! — сердито сказал Армоль. — Ты осталась такая же, как до замужества. Такая же…

Армоль вдруг замолчал, словно что-то увидел вдали. Он уставился в одну точку и долго смотрел, и в это время на его лбу сдвигались и разглаживались глубокие складки.

— Он был мне лучший друг… И когда нам доверили носить острые охотничьи ножи, мы поклялись всегда быть рядом, помогать не только друг другу, но и близким своим… Ты знаешь, когда умирает друг, заботу о его жене берет на себя тот, кто остался в живых. Я должен был взять тебя в свою ярангу и сделать второй женой. Но ты выбрала другого. Того, кто убил твоего мужа…

В сердце Пыльмау вместе со страхом рождался гнев.