Избранное. Том 1

Им пришлось долго повозиться, прежде чем они справились с матерью. Старуха кусала руки, отбивалась ногами. Четверо солдат все-таки оторвали ее от девушки и тоже обмотали веревкой.

— Помогите! Помогите!.. — кричала Тажигуль, но ей заткнули рот какой-то тряпкой. Потом один из солдат взвалил ее на плечи. Связанные по рукам и ногам старики, услышав: «Осторожнее, нужно доставить невредимой!» — лишились сознания.

2

Лошади устали от многодневного перехода, будто прошли изнурительную байгу. Легкая пыль из-под копыт тянулась по дороге, оседая на ветвях кустарников. Охотники ехали с богатой добычей: в хурджуны трех всадников были уложены еще не остывшие туши джейранов. Головы их торчали наружу, и открытые глаза животных, казалось, еще подавали признаки жизни.

У ехавшего впереди высокого всадника, которого звали Ходжаниязом, высовывалось из хурджуна несколько лисьих шкур — мех так и переливался на солнце.

— Подгоняйте коня, афандим! — обернулся он к ехавшему следом Пазылу.

— Наш просвещенный афанди боится упасть. Видите, вцепился в луку седла, — с лукавой усмешкой сообщил третий охотник — Сопахун.

— Братец, ведь вы сами не можете влезть в седло, вам нужны двое помощников, — огрызнулся Пазыл и, понукнув коня, поравнялся с Ходжаниязом.

— Понравилось ли на охоте, афандим? — спросил тот.

— Очень интересно, Ходжа-ака!

— Лучшая охота — с соколом. Бог даст, увидите.

Всадники поднялись на крутой холм, спешились и тот же час расслабили подпруги. Мокрые от пота кони, освободившись от тяжелой ноши, встряхнулись.

— Чернохвостые! — Четвертый охотник по имени Самсакнияз ткнул вперед кнутом. И в самом деле, к вершине следующего холма неслись вскачь три косули.

— В какую стрелять? — спросил, заряжая ружье, высокий.

— В ту, что сзади!

— Нет, она брюхатая, вон как бежит! Стреляю в переднюю.

Едва косуля взбежала на вершину холма, как раздался сухой треск ружья и косуля, несколько раз подпрыгнув, свалилась.

— Хороший шашлык будет! Беги, Сопахун!

Не успел высокий сказать эти слова, как Сопахун, передав кому-то поводья своего коня, рванулся с места.

— Плохой стрелок не охотник. — Высокий начал привычно расчесывать короткую черную бородку…

Огонек впереди все отдалялся. Охотники, с тех пор, как заметили его, уже миновали два холма, поднялись на третий, а призывный огонек, казалось, светился еще дальше.

— Ночной огонь всегда обманчив. Подгоняйте коней!

Пазыл, увлекшийся охотой и не думавший об отдыхе в течение целых трех дней, сейчас едва держался в седле. Ныли кости, слипались глаза.

— Афандим, как вы там? — вопрос прервал сон Пазыл а.

— Ничего, Ходжа-ака!

— Уснете, а ноги останутся в стремени!

— Не беспокойтесь, Ходжа-ака, афанди люди чуткие, — нарочито бодро ответил Пазыл, но голос выдавал усталость.

— Нашему афанди-ака хоть и не по себе, но виду он не подает, — подбодрил товарища Сопахун.

— Еще дней пять охоты, и афанди-ака будет готов, — поддел Самсакнияз.

— Этот Самсакнияз, пока не стяну его с седла и не засуну в хурджун, как козла, не поверит в мои силы, — опять огрызнулся Пазыл, вызвав одобрительный громкий смех высокого всадника — Ходжанияза.

Под небом Кумула и Турфана Ходжанияз был известен всякому — и не только как меткий стрелок. С семи лет не сходил он с коня, всю жизнь занимался охотой, — сейчас ему было около шестидесяти, хотя на вид давали не больше сорока. Острые глаза, крепкое тело, быстрые движения подчеркивали его дикую силу, да он, пожалуй, и сам верил в свою исключительность.

Но не поэтому только его знали все: среди горского населения он пользовался авторитетом старейшины и, когда нужно было заступиться за народ, шел даже во дворец к кумульскому князю — вану. Принимали его у вана хорошо, но Ходжанияз никогда не уподоблялся прихлебателям, что не отходят от дворца, как пес от помойной ямы. Он встречался с ваном лишь в тех случаях, когда это было необходимо, а остальное время проводил на лоне природы — охотился.

И в этот раз после очередной встречи с ваном по поводу податей он отправился на охоту вместе со своими друзьями.

…Спустившись в неширокую лощину, охотники увидели, что манивший их огонек был большим костром.

— Кажется, приехали на праздник! — заметил Ходжанияз.

И в самом деле это был праздник завершения окота, устроенный скотоводами перед отправлением на джайляу. В этих местах он всегда устраивается в начале апреля, и пастухи, уже собравшие отары, должны были не сегодня завтра двинуться в путь. Костер они разложили на возвышении, а сами, рассевшись вокруг огня, пели кумульскую песню и потому не слышали стука копыт. Однако чуткие пастушьи собаки набросились на охотников, и старый пастух поднял голову, оглянулся.

— Посмотри-ка, Палтахун, что-то собаки залаяли, — сказал он.

Палтахун взял длинную палку, шагнул в темноту, и тут в свете костра показались охотники.

— Пусть будет щедрым ваш праздник! — приветствовал пастухов Ходжанияз.

— Да исполнится твое желание, сынок! — ответил белобородый старец. — Сынки, примите у гостей поводья!

Молодые пастухи подскочили к всадникам и помогли им сойти с коней.