Избранное. Том 1

Сабит-дамолла думал в это время: «Вы посмотрите, как он не стесняясь прославляет передо мной своего наставника! Это великое достоинство, когда человек может постоять за свою веру и убеждения. Усопший Пазыл не защитит Замана, Заман в наших руках, в нашей власти, но восхваляет не нас — превозносит мертвого Пазыла! Это проявление воли, убеждений, веры. Есть ли у меня такой же ученик или приверженец, который решится от чистого сердца возвеличивать меня так же, как Заман Пазыла? Шапи? Адил? Шамансур? Кто знает…» Сабит, словно обвиняя себя в чем-то, тихонько вздохнул.

— Не буду задерживать тебя, сынок, — сказал он задумчиво. — Если поручение выполнишь, порадуешь нас.

— Обещаю, ваше превосходительство!

— Аминь! — Сабит простер обе руки, воздел их кверху, бормоча сохранную молитву, провел ладонями по лицу, после чего разрешил Заману идти.

Глава одиннадцатая

1

Войска Ма Чжунина, выступив из Аксу, двигались быстро до самого Маралбаши, не останавливаясь на отдых. Кавалерийские части сделали первый привал на западной окраине этого селения, среди невысоких холмов. Надо было подождать отставшие пехотные отряды.

На лишенных растительности, словно опаленная баранья голова, склонах выросли ряды белых палаток — будто среди пустынного пейзажа возник жилой квартал — махалля. Вмиг навесили котлы, разожгли костры.

Особенной белизной выделялась среди прочих большая палатка. Еще с цинхайских краев служила она Ма Чжунину во всех походах — и спальней в бесприютных степях, и залом для совещаний. Сейчас в ней стоял посередине походный стол, а на нем распласталась карта Кашгарского округа. При свете подвесной лампы Ма Чжунин склонился над картой. Несмотря на усталость от сделанных без передышки нескольких переходов, «мальчик-командующий» выглядел по-обычному напряженно-суровым.

Разгневанный тем, что его предложение о союзе с Восточнотуркестанской республикой отвергнуто, Га-сылин решился на «ожесточенное наступление». Он не винил Сабита-дамоллу. Он понимал, что главное препятствие к объединению — в Ходжаниязе, и горел к нему ненавистью. «Я помочусь на это соломенное брюхо!» — поклялся Ма Чжунин. Сейчас, у карты, он пытался представить, как нанесет решающий удар Ходжаниязу. «Не вылезать мне из дерьма, если не осрамлю его!» — скрипнул зубами Га-сылин.

— Ма Хусян просит разрешения войти, — сообщил с порога палатки адъютант.

— Пусть войдет! — ответил Га-сылин, не поднимая головы от карты.

Ма Хусян, войдя, замер. Он не посмел отвлечь внимание занятого картой Га-сылина. Командующий слышал, что Ма Хусян вошел и сопит, как корова, однако поднял голову не прежде, чем сделал на карте какие-то пометки:

— Новости есть?

— «Языка» привели.

— А? — вскрикнул Га-сылин, и Ма Хусян не разобрал, испугался командующий или обрадовался.

— С вражеской стороны привели «языка», — повторил он.

— Допросили? Что он сказал?

— Ходжанияз решил преградить нам путь…

— Ну, соломенное брюхо, мы тебя потрясем! Это нам на пользу. — Га-сылин ласково похлопал Ма Хусяна по плечу и, прикусив кончик указательного пальца, словно замышляя что-то, принялся ходить вдоль стен палатки. — Где же войска соломенного брюха? — Га-сылин остановился перед Ма Хусяном и посмотрел ему в глаза.

— Основные силы Ходжанияза в Аргу и Астин-Артуше.

— Подожди! — Га-сылин снова уткнулся в карту. Он нашел Аргу и вонзил в это место палец, как шило. — Вот здесь я нанесу соломенному брюху сокрушительный удар!

Офицеры, отдыхавшие по соседству, вздрогнули от пронзительного возгласа Га-сылина.

2

Если Ма Чжунин никогда не расставался с военной палаткой, то Ходжанияз взял в обычай возить с собой в походах кучарскую ханум. Однако сегодня спавшего в укромном местечке Гази-ходжу пришлось разбудить, конный, нарочный привез перед рассветом важные сведения от передового отряда.

— Кто? — спросил Ходжанияз, не поднимая головы с пуховой подушки.

— Га-сылин приблизился…

— Эй! Что ты мелешь, — мям-мям! — Ходжанияз сам не заметил, как вскочил с постели при одном лишь имени Га-сылина.

Гази-ходжа занимал дом одного из артушеких баев, где в гостиной устроили приемную. Пока Ходжанияз одевался, Сопахун зажег в приемной свечу и ждал наготове.

— Приблизился, говоришь, этот ломода? — Ходжанияз называл Ма Чжунина своим презрительным словечком «ломода» — пройдоха. Вопрос был задан с порога. Сопахун услышал, как дрогнул голос хаджи-ата.

— Остановился у Маралбаши. А отряды разведчиков замечены совсем близко. — Сопахун и сам отвечал растерянно.

— Ох, ломода… — Ходжанияз ухватил в горсть бороду, будто собирался оторвать ее. Он долго молчал. Наконец поднял голову, посмотрел на Сопахуна и вяло приказал: — Полковник Амат пусть продвигается вперед! Мы тронемся за ним.

Он не поинтересовался ни картой, ни сведениями, добытыми разведчиками с передовой линии.