Избранное. Том 1

— Нявузям билла… О аллах, ты свидетель искренности моих намерений, — поднял глаза к небу Хатипахун. — Когда мы хотели обратить в мусульманство пленных китайцев, этот пришелец заступился за них и не позволил… А вот в Турфане капиры вырезали всех мусульман…

Вошел Пазыл, причитания Хатипахуна оборвались на полуслове. После долгой паузы мулла обратился к Пазылу:

— По вашим настояниям мы оставили Кумул. Теперь так и будем бродить по горам, афандим? Исламские войска опозорены отступлением! Достоинство Гази-ходжи унижено перед лицом всего мира!

Пазыл ответил не сразу. Хатипахун давно уже подбивал Ходжанияза провозгласить «исламият», и Ходжанияз как будто стал склоняться к этой мысли. Он меньше прислушивался к советам Пазыла, в некоторых случаях уступал напору религиозных фанатиков. Пазыл даже начал подумывать о том, как бы избавиться от Хатипахуна. Он внимательно посмотрел на муллу и наконец ответил:

— Победа заключается не в том, займем ли мы Кумул или оставим его. В войне закономерны и победы, и поражения. Если бы мы приняли бой с превосходящими силами противника, Кумула все равно не удержали бы. Повторилась бы трагедия Турфана.

— Значит, вы предпочитаете бежать, афандим?

— Это не бегство, это временное отступление! Мы сберегли свои силы…

— А теперь с этими силами будем прятаться в горах? — с иронией спросил мулла.

— Почему прятаться? Зимой будем партизанить, а с наступлением весны двинемся на юг и поднимем народ там…

— Партизанить? Что это за слово?

— Да, партизанить! Мы уже советовались с Ходжой-ака. А вас, Хатипахун, я бы попросил не вмешиваться в военные вопросы.

— Когда капиры… — опять забубнил мулла, но вдруг спохватился: — Как бы время молитвы не упустить, ходжа…

Он взялся за Коран. Беседа прервалась.

Пазыл вышел от Ходжанияза рассерженным. «Проклятая темнота! Ты опаснее, чем вооруженный враг, — думал он, шагая по дороге. — Не изгнав из своих рядов таких, как Хатипахун, победы над врагом не добиться…»

Едва Пазыл вошел к себе, как двое джигитов с криком: «Пазыл-ака!» — бросились к нему. Это были Заман и Рози. Пазыл заключил их в объятия, как самых близких, родных людей, появившихся так неожиданно, словно с неба. От радости у всех троих навернулись на глаза слезы.

— Настоящие джигиты… Как же вместить мне в сердце мою радость? Заман мой, — Пазыл обнял джигита, — как вы доехали? Намучились в пути! Как почернели, а!

Когда закончились приветствия и немного улеглась радость от встречи, Заман рассказал обо всем происшедшем в Кульдже. Его рассказ огорчил и встревожил Пазыла.

— Я ждал от Кульджи большего. Не получилось, поддались на вражескую провокацию…

— Я виноват…

— Не о тебе, Заман, я говорю. Ты еще молод, неопытен. Что с Лопяном?

— Он должен был уехать в Урумчи. А за его аптекой стали следить… На последнее свидание он не пришел…

Пазыл прикусил губу и молчал долго. Наконец поднял голову.

— Да, борьба обостряется, — заговорил он. — Сейчас подлецы в собственных рядах становятся опаснее, чем откровенный враг. При наступлении они путаются в ногах, во время боя хватают за руки…

— Привет джигитам, преодолевшим степи и горы! — воскликнул появившийся Моллахун. За ним показались Асылкан, Сопахун, Бато.

— Входите, входите, — пригласил Пазыл. — Это тот самый Заман, о котором я говорил.

— Молодец! Хорошо, что приехали! — Моллахун похлопал Замана по спине. — С такими джигитами мы не ударим лицом в грязь! Все дело в пашем единстве.

— Правильно, Моллахун-ака! — под-хватил Пазыл. — Без единства мы ничего не добьемся. Враг побеждает не потому, что он сильнее, а потому, что у нас нет единства. Не обезвредив скрытых врагов, не победим, в открытом бою…

— Да. Мы все должны быть как одно тело, одна душа! — горячо сказал Асылкан.

— Моллахун-ака! Что же это? Так и будем потчевать гостей речами, да?

— Нет, почему же? У меня все готово. Пусть помоются с дороги. Пойдемте. — Моллахун встал, пропустил вперед себя приехавших и задержался на пороге. — А этот Рози, пожалуй, мне подойдет. Я возьму его в помощники, хорошо?

— Я не против, Моллахун-ака. Лишь бы бойцы были сыты и одеты, — разрешил Пазыл.

Глава девятнадцатая

1

Едва опустились на Урумчи вечерние сумерки, как закрылись ворота городской цитадели. На улицы вышли военные патрули, они останавливали и обыскивали всех прохожих, стараясь найти спрятанное оружие. На стенах цитадели еще днем были установлены пулеметы. Группы вооруженных солдат, казалось, ждали лишь команды. Жители города в страхе затаились…

Когда совсем стемнело, к воротам ямыня председателя провинциального правительства подъехала коляска, сопровождаемая полусотней охраны. Из коляски вышел Папенгут и, припадая на правую ногу, прошагал в ямынь.

Вопреки обычаю, Цзинь Шужэнь принял его немедленно.

— Прошу, генерал, садитесь, — указал он на кресло.

— Благодарю вас.

— Вы проявили похвальное усердие при подавлении турфанского мятежа. Надеюсь, так же усердно будете действовать и против. Ходжанияза…

— Простите, ваше превосходительство, но я к вам по другому делу.

— Что вы сказали? — растерянно переспросил Цзинь Шужэнь.