Избранное. Том 2

— Ты совсем задурила мою старую голову… Да, вот еще, забыла я, беспамятная, тебе сказать: отец хочет, чтобы ты пореже ходила к своему мулле… Он, конечно, хороший человек, а все же…

— Ах, мама, что говорить пустое!.. И потом — мне пора…

Тетушка Азнихан вздрогнула, словно ее ущипнули:

— Куда?..

— Как куда? Я же сказала — в город!

— В такую темень?.. О аллах всемогущий… И это когда всюду рыщут солдаты… Нет, нет, никуда я тебя не пущу!

— Не бойся, мама… Я ведь не одна, — нашлась Маимхан. — Мы поедем вместе с Хаитбаки.

Последние слова дочери немного успокоили тетушку Азнихан, но она продолжала волноваться.

— Если уж вы решили ехать, подождите хотя бы, пока рассветет…

— Нет, нет, мама, мы должны отправляться сейчас! Так надо, милая моя, дорогая, золотая…

Маимхан еще что-то говорила матери, ласково упрашивала, настаивала, умоляла, пока не добилась своего — тетушка Азнихан не могла ни в чем долго сопротивляться дочери.

— Но если об этом узнает отец…

— Мамочка, он ничего не узнает, я скоро вернусь!..

…Сразив такого гангуна[79], как Бахти, одним ударом, Хаитбаки будто вырос на целую голову. Он шел по улице, геройски сдвинув малахай набекрень, как полагалось признанному ночи[80]. Ему хотелось запеть во все горло, но от воинственного возбуждения у него пересохло во рту, а знакомые слова повыскакивали из памяти. Но кровь молодецки играла в его жилах, сердце прыгало от радости, и что там обжора Бахти — даже знаменитый черный бык самого. Норуза был бы ему сейчас нипочем!

B таком состоянии Хаитбаки казалось просто невозможным заявиться домой и улечься спать. Трижды подходил он к своему порогу и трижды уходил прочь. Все чувства в нем бушевали, искали выхода, наконец он решил, что нужно немедленно увидеть Маимхан. Зачем?.. Этот вопрос его мало беспокоил.

Как мотылек вокруг свечи, кружил он остаток ночи возле ее дома, но стоило ему приблизиться к воротам, как все тело Хаитбаки пронизывала дрожь, а в горле спекался горячий ком, и он в растерянности отступал назад. Что же случилось? Ведь прежде он сотню… Нет, тысячу раз прежде бывал он в этом дворе, играл с Маимхан в прятки, получал от дядюшки Сетака в подарок асыки… Тогда тетушка Азнихан еще держала коров, и они, малыши, лакомились кисмаком[81]… Сколько воды утекло с тех пор! Теперь он заглядывает сюда так редко… Да, прошлого не вернешь!.. Хаитбаки не заметил, как снова очутился у ворот Маимхан. И опять крадучись прошел мимо.

В этот момент послышались звуки нагира. «Вот и утро, поневоле надо уходить», — подумал Хаитбаки, однако сами ноги не дали ему отойти далеко: отступив к густым зарослям тальника, он присел на пень от карагача, не сводя глаз с дома напротив.

Хаитбаки порядком утомился так сидеть, когда вдруг из ворот вышел какой-то человек… Хаитбаки не поверил себе и потер глаза: ему привиделся молодой джигит, совсем юноша… Так и есть: вот он пересек улицу быстрыми шагами и, не оглядываясь, поспешил дальше… Уже не вор ли это? Вор… А если это вовсе не вор, а… Ему сделалось не по себе при одной мысли, которую он даже побоялся довести до конца. Не медля больше ни мгновения, Хаитбаки вскочил и кинулся в ту сторону, где скрылся незнакомец.

Предвещая зарю, все громче стучал нагир, наливаясь радостью, ликованием и торжеством. Быстрые удары думбака словно подзадоривали средний и главный барабаны, дробь учащалась, переходила в бешеный, неистовый ритм и, пронизывая предутреннюю тишину, будила окрестные селения.

В полусотне шагов от дома Хаитбаки Маимхан услышала позади топот и — уже совсем рядом — запаленное от бега дыхание. Она остановилась, обернулась и узнала Хаитбаки.

— Не Бахти ли гонится за тобой по пятам?.. — Поняв, кто перед ним, Хаитбаки не сразу сообразил, о чем идет речь.

— Так это ты?! — вырвалось у него изумление.

— Я, как видишь.

— А…

— Что — «а»?..

— А эта одежда? — Хаитбаки даже рукой провел по бешмету из верблюжьей шерсти, чтобы убедиться — не лгут ли глаза.

— Одежда как одежда.

— Ну откуда ты раздобыла ее?

— Стащила с обжоры Бахти!

Они расхохотались.

— Дома ли твой чипар бяштя?[82]

— А где же ему быть…

— Слушай, Хаитбаки, дай мне своего коня.

— Куда ты собралась?

— Не спрашивай. Видишь вот этот хурджун?

— Ох-хой… Ты что, направляешься в Мекку?

— Все узнаешь потом. Хочешь ехать со мной?

— С тобой? Куда угодно!

Преданность Хаитбаки тронула Маимхан, но брать его с собой она не думала.

— Нет, Хаитбаки, я пошутила… Мне нужен только твой конь.

— Как хочешь, Маимхан. Только скажи, куда ты едешь.

— Скажу, скажу… когда возвращусь, хорошо? А ты только смотри в оба и не попадайся на глаза Бахти!..

Маимхан схватила Хаитбаки за кончик носа и больно ущипнула, но добряк Хаитбаки даже не почувствовал этого, только сердце еще сильнее заколотилось у него в груди.

Спустя немного времени он оседлал своего коня и тайком, через сад, вывел его на поле, заросшее клевером. Маимхан, с нетерпением ожидавшая здесь Хаитбаки, тут лее вскочила на коня, стегнула его плетью и скрылась в предрассветных сумерках.