Избранное. Том 2

Рождество Твое, Христе Боже наш,
возсия

мирови свет разума в нембо звездам служащии, звездою
учахуся Тебе кланятися Солнцу
Правды, и Тебя ведети с высоты
востока, Господи, слава Тебе!

Молитву Шурка знал давно, много раз он славил, когда был поменьше. И теперь, лежа в кровати, ревностно и радостно слушал пение.

Слова молитвы были немножко непонятны, но жила в них, исходила от них какая-то неизъяснимая благодать, неясные созвучия были знакомы, на слуху, и поэтому, может быть, несли в душу неосознанную до конца радость и веру в жизнь.

Так наступило утро седьмого января, праздника Рождества Христова.

Когда ребята смолкли, братишка Шурки Петя вскочил на кровати, переступил, балансируя, через Шурку и в трусах, босиком пошлепал к порогу, издавая какие-то невнятные звуки.

Мать Шурки раздавала припасенные заранее конфеты-подушечки:

– Слава Богу! Слава Богу!

Когда славильщики ушли, Петя, стоя на одной ноге, поджав другую, очевидно, от холода, заскочившего через только что с шумом закрывшуюся дверь, закричал горестно:

– Опять ты, мамка, опоздала меня разбудить. Уже ходят! Бесперстов меня обогнал.

– Не торопись ты, темень еще на дворе, они самые первые. Посмотри в окно, – отвечала мать.

Шурка встал, споткнувшись о тыкву, выкатившуюся из-под кровати, подошел к окну. Отодвинул занавеску. Палисадник, широкая улица – все было завалено сугробами, ночью шел сильный снег. Несколько стаек ребят, по двое, по трое пробивались, увязая по колени в снегу, к подворьям.

– Зачем тебе, Петь, в такую рань-то?

– Дак я должен был еще зайти к Перовым, за Ванькой!

– Петь, да ты в своем уме? – всплеснула руками мать. – Он ведь на самом краю села живет, пусть он за тобой забегает. Хватит колдыбашить-то.

– Нет, – упрямится Петя, – он чуть не каждый день за мной заходит, когда в школу идет.

– Но ему же по пути, он в школу в центр идет.

– Я ему обещал вчера, честное слово дал, – говорит Петька, натягивая на босу ногу валенок. – Мы решили в этом году славить в Золотом конце, – приводит он свой последний и веский довод.

– Петро, не выкобенивайся, – как взрослому говорит вошедший со двора отец, – надень носки, без них не пойдешь.

Петька послушно идет искать пропавшие носки. Приподняв подзорник, лезет под кровать.

– Мать, никак меж славильщиков и татарчонок Мусай был?

– Был, а что?

– Ну как что…

– Да ладно тебе, радостный праздник для всех же, а для ребятни тем более. А ты знаешь, какой у него голос? Красивый! Чудо!

Одевшись, Петька быстренько, пока про него забыли, прошмыгнул к двери и пропал в сенях.

– Ну а ты, Шурка, что же не с ними? – спрашивает отец.

– Большой стал, в шестом классе учится, стесняется, – ответила за него мать.

Она отставила ухват к двери, обернулась к ним. И Шурка поразился, какая у них мать совсем молодая и красивая! Черные, как смоль, волосы и карие глаза, смуглость лица и живость движений делали ее сгустком энергии и заразительной веселости.

Он хотел было возразить маме, но не успел, она весело сказала:

– Знаете, как мы бывалыча девчонками с Надей Чураевой пели на Рождество красиво! Нас так все любили. А колядовали как! Наши колядки всем так нравились. Самый мой отрадный праздник был Рождество Христово. И все дни до самого Крещенья! Была бы помоложе, убежала бы с ними, с этими ребятишками, ей-богу!

Поединок

По Зубареву переулку в розвальнях на буланой кобылке промчался Мишка. Снежная пыль клубилась за возком. Мишка не умел ездить медленно.

«На общий двор погнал, – отметил про себя Шурка. – Ну хорошо, посмотрим, кто слабак!» Он нырнул в сельницу и вышел оттуда с уздечкой. «Будем биться на равных, по справедливости».

Мишку он встретил у стадиона, когда тот уже возвращался домой.

Странно, но противник не испугался и не удивился:

– Ждешь? – спросил он и встал метрах в двух от Шурки, застегивая на все пуговицы свою старенькую бекешку.

– Жду, – подтвердил Шурка, подвигаясь к неприятелю.

– Я знал, что ты когда-нибудь меня подкараулишь, но я тренировался и…

– И я тоже, – перебил Шурка и так ловко стал крутить уздечкой круги над головой, перед собой, слева и справа от себя, что Мишка невольно попятился.

– Тебя кто-то учил из взрослых! – выкрикнул он, невольно озираясь: то ли готовился занять хорошее местечко на дороге, то ли оробев.

– Сам! Тебе сейчас придется попрыгать, а то пятки отшибу, понял? Не будешь больше кобениться.

– Да ладно тебе, отшибу… Сам получишь по сусалам. Вот послушай.

И он пропел жидким, ужасно мерзким голосом:

Шурка-пупурка. Турецкий барабан.
Как заиграет на пузе таракан!

Он ничего, оказывается не боялся, этот узкоплечий, веснушчатый и дерзкий Мишка Лашманкин.

– Стишки твои глупые, для первоклашек.

– А у тебя какие есть? – спросил Мишка.