Избранное. Том 2

— Алеша, помолчи! Он занимается математикой наедине, как пишут стихи. Ведь я просто преклоняюсь перед ним. Прежде всего за то, что он — личность. Он же умеет противостоять любому плохому влиянию. Когда он был маленький и жил с родителями, окружение могло влиять только плохо... Нелегко учиться, когда у тебя болит голова от побоев, когда ты голоден, когда не хватает просто ласки, душевного тепла. Каждый вечер пьянка, брань, побои... И в таких условиях сохранить душу. Алеша привык стесняться людей, которые его всегда недооценивали, вот он и молчит при них. Но при мне он не молчит. И сколько же глубоких мыслей я от него слышал. Вот он сидит с нами, стесняясь: «всего лишь пекарь»! Всего лишь, хотя без хлеба никто из нас жить не сможет. Не знаю, в чем проявится талант Алеши — в математике или в чем другом, может, и в хлебопечении или доброте, но Алексей найдет себя. Вот так-то!

Я наконец выдохся и умолк, чтоб перевести дыхание. Алеша не знал, куда деваться от смущения, но Кирилл вдруг протянул мне через стол руку.

— Спасибо, Андрей! — сказал он, и было видно, что это от всей души. И добавил просто: —Ты хороший парень. Я бы тоже хотел иметь такого друга, как ты или Алеша.

Все повеселели.

— Значит, ты, Алеша, изучаешь по ночам "математику,— удовлетворенно заметил Кирилл,— на чем остановился теперь?

Алеша смущенно взглянул на Кирилла.

— Так ведь самоучкой. Я теперь по профессии...

— Знаю. Но мне хотелось бы знать, что именно ты одолеваешь сейчас. Тебе ведь трудно. Может, я помогу. Посоветую...

Алеша так и просиял от удовольствия.

— Спасибо, Кирилл Георгиевич. Конечно, вы могли бы дать мне совет. Может, я не с того боку захожу. Я сейчас учусь интегрировать, решать в квадратурах обыкновенные дифференциальные уравнения. Начал было изучать векторный анализ и тензорную алгебру, но... умение оперировать с тензорными индексами мне не очень-то дается. Взялся за основы теории функций комплексного переменного, но ничего совсем не понял... Ни в теории группы, ни в методе Лапласа. Рано еще браться за это мне.

Кирилл изумленно переглянулся с отцом и стал расспрашивать Алешу о деталях, потом, поговорив, снабдил его какими-то толстыми трудами по математике. На этом мы распростились до вечера.

У Кирилла Дроздова была такая же просторная однокомнатная квартира, как и у отца, но, отражая индивидуальность хозяина, совершенно не походила на отцову. Общее лишь одно: много книг. Но и книги совсем разные. Я постоял возле стеллажей: физика, математика, космография, кибернетика, воздухоплавание, физиология, психология и театр. На нижних полках журналы: «Квант», «Физиология человека», «Театр» — за много лет,— солидные исследования, монографии, воспоминания артистов и режиссеров.

На свободной от книг стене портреты Эйнштейна, Ландау, Вавилова (но не физика, а Николая Вавилова, генетика), Смоктуновского и поэта Павла Антокольского. И всего один пейзаж, мастерски сделанный,— утро на неведомой планете.

А на одной из полок я увидел в пластмассовой рамочке портрет красивой женщины... Это была фотография моей матери.

...Час от часу не легче, я, что называется, просто обомлел. Все уже расселись — Виталий у пианино, ребята — рядком на тахте, папа в кресле, Кирилл и Христина приготовили кофе и принесли его, а я все стоял, как пень, и смотрел на фотографию матери. Как она здесь очутилась?

— Что, понравилась? — добродушно спросил Кирилл.— Садись пить кофе. Тебе со сливками?

— Все равно. Откуда у вас фотография?

Он уловил в моем голосе возмущение и усмехнулся.

— Ты что, ее знаешь?

— Это мамина фотография,— буркнул я.

— Воистину тесен мир! Выходит, это ваша жена, Андрей Николаевич? — обратился он к отцу. Голос его теперь звучал напряженно.

— Бывшая жена,— просто ответил отец, мельком взглянув на фотографию.

— А-а, вот оно что!.. Интересный человек. Жаль, что мы с ней откровенно разговорились лишь накануне моего отъезда в Новосибирск. Фотографию она прислала в письме... по моей просьбе. Там славная надпись на обороте, прочти, Андрей.

Он протянул мне карточку, и я, поколебавшись, взял ее и прочел вслух: «Личность определяется тем, что у нее можно отнять. Никогда у Вас не отнимешь свободы мысли, нравственного максимализма, принципиальности и мужества. Как Вы блистательно доказали, что и один в поле воин!

Дорогой Кирилл Георгиевич, если взгрустнется, если понадобится друг — позовите. Откликнусь. Ксения Болдырева».

Я повернул открытку, даты почему-то не было. Все смотрели на меня.

— Откликнулась? — насмешливо как-то поинтересовался Виталий.

У меня сжались кулаки. Не любил я этого парня!..

— Ты пришел петь, пианино перед тобой,— резко напомнил ему Женя.

Виталий налил кофе и стал медленно цедить — именно не пить, а цедить.

— Если не секрет, что это за история насчет и «один в поле воин»? — добродушно поинтересовался отец.