Избранное. Том 2

Она молчит, молчу и я. Смотрю на нее во все глаза, она тоже смотрит на меня. Поздоровался я, когда вошел, или сразу как бы обалдел, совершенно не помню. Молчание становится невыносимым, но все слова у меня выскочили из головы, словно я забыл русский язык. Никогда еще не чувствовал себя таким идиотом.

К довершению всего я почувствовал, что краснею, и решил идти на кухню помочь тете Флене лепить пельмени, но куда там, ноги у меня словно приросли, и я не мог шевельнуться. Отродясь со мною такого не было. К женщинам я довольно равнодушен, может, всегда был слишком занят — учеба, тренировки. Моей партнершей была Марина, еще ребенок. Ни одна из девчонок в школе мне не нравилась.

А теперь, увидев эту незнакомую женщину, я был, что называется, сражен наповал.

Что со мной случилось? Итак, я молча смотрел на нее. Она вовсе не была красавицей. Глубоко посаженные яркие серые глаза; свежие, как у детей, губы, пожалуй, толстоваты; ресницы у нее были длинные, темные — позавидовала бы любая артистка. Волосы каштановые, блестящие, подстриженные по последней моде. Удивительно хороши у нее были руки: узкие, с длинными пальцами, ногти блестящие, розовые, без малейших следов лака.

Не знаю, сколько бы мы с ней смотрели так друг на друга (я — пылко, она — спокойно), если бы вдруг кто-то, как сумасшедший, не затарабанил в дверь. Впрочем, ни она, ни я даже не шевельнулись.

Гость уже тарабанил в окно, потом стал орать во все горло:

— Таиска! Таиска!

«Таиска» только глаза на мгновение закрыла и сжала рот. Минуту спустя «гость» предстал на пороге собственной персоной.

Это был высокий, широкоплечий красавец, здоровый и горластый. Да, он был красив и самоуверен, но как-то сумрачен. Большие стального оттенка глаза смотрели властно и хмуро. Театральный режиссер сказал бы о нем: «прирожденный Петруччио».

Сначала он меня не заметил.

— Таиска, сейчас же марш домой! — скомандовал он.

— Нет, Вася, я совсем ушла от тебя,— мягко сказала она.

— Тася!

Тася вытянула затекшую ногу и стала ее массировать. Муж сел рядом с ней на лежанку, как был, в дубленке.

— Ты пойдешь домой или нет?

— Нет.

— Что ж мне — тащить тебя на руках?

— Это не поможет, Василий.

— А, черт, жарко!

Он разделся и бросил дубленку на стул.

— Слушай, Тася,— он взял обе ее руки в свои,— не ко времени ты это все затеяла. Завтра у нас гости: придут районное и областное начальство, кое-кто из московской комиссии (может, все), руководящий персонал леспромхоза... Как же без хозяйки?

— Устраивай мальчишник.

— Ерунда, большинство придет с женами. А у меня хозяйки дома нет?

— Попроси тетю Флену быть хозяйкой. Она тебя любит.

— Ну, не капризничай, прошу тебя. Подумай, в какое положение ты меня ставишь. Хорошо ты поступаешь?

— Думаю, что хорошо. Ты сам знаешь, что это не каприз, а принципиальность. Кстати,-я уже подала на развод.

— Тася! Завтра ты заберешь заявление обратно.

Он схватил ее за плечи, поставил на ноги. И только тогда он почувствовал присутствие чужого человека и с недоумением посмотрел на меня.

— Кто этот мальчик? — спросил он (нет, каков мерзавец: «мальчик»?!).

Мне очень захотелось выдать ему пару крепких слов, но я смолчал.

— Не вижу никакого мальчика,— сказала милая женщина и снова уселась с ногами на теплую лежанку. Он ошалело взглянул на меня, но не отступился.

— Кто вы? — спросил он строго.

— Андрей Болдырев. А вы случайно не Василий Георгиевич Чугунов?

— Это не имеет значения. Тася, быстро одевайся, и пошли домой.

Я вдруг обрел дар речи... Может, мне не хотелось отпускать ее с ним... Она же подала на развод.

— Зачем вы это сделали, товарищ Чугунов? Вас же теперь никто не будет уважать в Зурбагане.

Он скрипнул зубами и принес шубку жены.

— Одевайся, Тася.

Тася не шевельнулась, а я продолжал:

— Чтоб вызвать комиссию из Москвы для разбора персонального дела коммуниста, надо написать на него нечто чудовищное, а так как этот коммунист Болдырев Андрей Николаевич, отдавший и молодость и здоровье освоению Сибири, и его здесь каждый старожил, каждый первопроходец знает, то из этой вашей затеи, кроме позора для вас лично, ничего не выйдет. Вот и жена от вас уходит, потом уйдут друзья...