Избранное. Том 2. Повести. Рассказы. Очерки

С этого дня отношение Елены Ивановны к Тынэне резко переменилось, словно вернулось прошлое. Она даже предложила Тынэне оставить работу до родов, пояснив, что так полагается по закону.

— Да так я помру от тоски, — отказалась Тынэна. — Когда мне станет уж совсем невмоготу, я сама скажу.

— Хорошо, — согласилась Елена Ивановна. — Только не таскай ничего тяжелого, береги себя.

Суровая зима тянулась долго. Неистовая пурга сменялась жестоким холодом, который будто стекал с окрестных гор. Охотники часто возвращались с пустыми руками и жаловались, что в море все разводья и полыньи затянуло льдом.

В ясные дни до слуха жителей Нымныма доносился гул моторов: то эскадрильи самолетов шли из Америки на фронт. Самолеты летели группами, сотрясая стылый, воздух грохотом моторов. Люди подолгу стояли, запрокинув головы, провожая взглядом самолеты от горизонта до горизонта.

В Длинные Дни, когда солнце подолгу катилось по дальним хребтам, словно не решаясь опуститься за покрытые розовыми снегами дальние горы, когда на южных скатах крыш народились первые ледяные сосульки, в нымнымской больнице раздался крик младенца, и Тынэна стала матерью.

Роды принимала Полина Андреевна.

Тынэна лежала, закрытая одеялом до подбородка, и с удивлением смотрела на маленькое сморщенное существо с широко раскрытым беззубым ртом.

— Это такой мой ребенок? — с недоумением спросила она Полину Андреевну.

— А то чей же? — проворчала Полина Андреевна. — Да ты приглядись-ка внимательней — точная твоя копия.

Но, как ни старалась Тынэна, первые сутки она не только не находила в сыне сходства с собой, но и ничего такого, что могло бы напомнить об отце.

Тынэна все пристальней вглядывалась в сморщенное красное личико. И только нежность и жалость в груди, которые росли и росли, подавляли все остальное, и хотелось от чего-то защитить этот новорожденный и слабый комочек жизни, такой беспомощный и жалкий.

По обычаю, на следующий день в больницу потянулись люди поздравить Тынэну с рождением сына. Каждый, входя, показывал мизинец и поздравлял с прибытием гостя. А как известно, гости не приезжают с пустыми руками, и поэтому каждого Тынэна оделяла подарком от имени новорожденного. Все подарки были одинаковые — щепотка махорки. В ту зиму с табаком в селении было так худо, что принимались курить даже спитой чай, и оттого догадливость гостя заслуживала всяческих похвал. Председатель Кукы с удовлетворением заметил:

— С табачной стороны гость прибыл.

А сам табачный гость предпочитал молоко. Он был жаден и ненасытен. Время у него распределялось так: сон и еда. Середины не было. С каждым днем он становился более определенным, обретал что-то свое, и Тынэна с радостью стала находить в нем черты Виктора.

Даже суровая и неразговорчивая Полина Андреевна заметила:

— Настоящий капитан!

Елена Ивановна часто навещала Тынэну, приносила письма: установилась хорошая весенняя погода, оживилась дорога между Нымнымом и районным центром. Письма были написаны еще осенью, почти полгода назад, но для Тынэны это не имело никакого значения. Виктор описывал дорогу, рассказывал о своих товарищах по части, сообщил, что написал про нее своим родителям и обещал после войны приехать вместе с женой к ним в Пинакуль.

Пока Тынэна читала письма, Елена Ивановна сидела рядом и повлажневшими глазами смотрела на нее. Иногда отворачивалась и уголком носового платка утирала невольно навернувшиеся слезы. Тынэна заметила, что последнее время Елена Ивановна как-то сдала, часто поплакивала, хотя Иван Андреевич писал регулярно и даже не был ни разу ранен.

8

От берега ушел ледовой припай. В школе закончились занятия, и Тынэна снова зачастила на берег. Она брала с собой оленью шкуру, расстилала ее на гальке и усаживала сына.

Когда Тынэна выписалась из больницы, к ней пришел председатель Кукы и сказал, что новорожденного надо зарегистрировать в книге актов гражданского состояния.

Тынэна посоветовалась с Еленой Ивановной, и они порешили назвать мальчика именем отца — Виктор.

В крохотной комнатке председателя Кукы было тесно. На стене висел портрет писателя Гоголя. Кукы часто поглядывал на классика и приглаживал волосы на его манер.

На столе уже лежали приготовленные бумаги и чистый бланк свидетельства, похожий на облигацию.

— День и год рождения? — важно спросил председатель.

Тынэна назвала.

— Родители?

— Отец — Виктор Айван, а мать, значит, я, — ответила Тынэна.

— Брак зарегистрирован?

Тынэна вопросительно посмотрела на Елену Ивановну.

— Товарищ Кукы, — официальным тоном обратилась к председателю Елена Ивановна, — брак формально не зарегистрирован, но они любят друг друга. И потом время сейчас такое… Они просто не успели. Вот кончится война, и они зарегистрируются. Разве в этом дело?

Кукы отодвинул бумаги и краем глаза взглянул на портрет Гоголя.

— Конечно, дело не в этом, но закон я нарушать не могу. Давайте сделаем так: зарегистрируем мальчика под материнской фамилией, а вернется отец и брак будет оформлен — все переделаем по-новому. Согласны?

— Что ж, — вздохнула Елена Ивановна, — придется с этим согласиться.