Избранное. Том 3. Никогда не хочется ставить точку

Не пиши «красиво». Не миндальничай. Мир твоей повести обязан быть реальным миром с запахами, небом, цветами, лицами; биографиями. Про каждого героя ты знаешь на роман, чтобы написать о нем пять страниц. На мой взгляд, тебе надо вчетверо увеличить объем того, что есть, потом одну треть вычеркнуть, и будет повесть (черновик ее).

Режиссеру ты дал точное и правильное определение «мухолов». Именно он и есть. На сантиметр вглубь не заглянул.

О романе. Есть у меня экземпляр предыдущего варианта, но он уже настолько отличается от существующего черновика, что и посылать тебе его нет смысла. А конференция нужна. И весьма. Роман вроде получается путем, но вот сейчас не хватает в нем «нечто фиолетового», чтобы парень, его читавший, не мог забыть и не мог в этот вечер идти играть в преф или трепаться. Нюанса нету. Потерялся нюанс в событиях, хитросплетениях, смертях и т. д. Может, надо-то пять строчек или ввести какую-то рылу. Сейчас опять тупик — текст заправлен настолько, что ничего в нем не вижу. То есть то, с чего тебе начал писать: в голове-то есть, а на бумаге я это не вижу, и посторонний читатель не увидит. Пора Перепечатывать в пятый раз. 22-го хочу ехать в Москву на перепечатку двух первых частей, третью оставлю на март.

Название «Белой ночи яростный свет — в составе небольшого сборника, который я проблематично и ненавязчиво предложил Новосибирску. Если его завернут (что, возможно, уже и сделано), ты его бери. Название очень хорошее, и для твоей повести ложится. Если даже сборник возьмут, а оно будет очень ложиться, мы его из моего сборника изымем и сделаем тебе, для тебя найти единственное и точное название этой повести гораздо важнее, чем для меня. Пока просто подождем, что там скажут, в Новосибирске. Сборничек этот случайно получился у меня, и я так с самолюбием: „если идея понятна — берите“ — его и предложил. „Идея непонятна — давайте обратно“. Название тебе надо очень и очень. Хорошо бы слово „фиолетовый“ туда пустить. Эх, жалко, что столько лет ты валял дурака, не набрал обычной и грубой техники. Одного чувства мало, а техника (при всех прочих данных) приходах лишь через лысину, психоз и мозоли на ж. Борька, ты стоишь на правильном пути, и рад сказать, что я просто уважаю эту твою работу и твое отношение к ней.

Если даже никакого результата не будет, тебе нечего будет стыдиться этого периода биографии, во всяком случае, передо мной, да и не перед кем: Плюнь на все, ремонтируй выключатели, делай хорошую повесть. Медленность процесса идет только из-за того, что тебе приходится попутно осваивать школу. И тут сам бог тебя не спасет от периодического отчаяния. Я же все, что усвоил, передам тебе с радостью. Но и я тебе не помогу. Есть три вещи: ты, лист бумаги и твой взгляд на мир. Больше ничего нету. Не знаю, поможет ли тебе это, но это очень хороший прием. Шляешься ты по улице, делаешь что-либо, но думаешь про парней из повести. Ты про них должен знать все. Где родился, что делал, как учился, почему попал в шоферы, с кем спал, как умрет и когда. Тебе известна биография вся каждого — от рождения до смерти, известна вплоть до цвета пеленок и сколько досок в гробу — в повесть войдет пять процентов. Прием этот — один из самых сильных, и каждый писатель рано или поздно к нему приходит. Можно с него и начать.

И последнее. Понимаешь, Боря, вполне понятны твои вопросы: „а зачем?“, „будет ли что-нибудь?“ Гарантии выигрыша никто тебе дать не может, его можешь дать только ты сам. Я лично в тебя верю. Это честно — перед тобой и самим собой: Еще более верю, когда получаю откровенные письма с твоими сомнениями и муками. Сейчас вот, когда тебе плохо и ты в сомнении, я тебе друг чем когда-либо! Возможно, по той причине, что к твоим замыслам и мукам я отношусь с уважением, другого слова искать не надо. Это достойно. И по дружески моху сказать одну простую мысль: есть ради чего играть. Ты проиграл в кино, проиграл в геологии, как я в ней проиграл, как много проиграл в личной, что ли, жизни. Мы стареем, неудовлетворенность остается. Проза же наполняет бытие страстью и смыслом. А что еще надо требовать от бытия, если тебя не тянет в конформизм? Как говорит про себя Борька Жутовский: „Сижу в мастерской и думаю, что выиграл я счастье по трамвайному билету. Мне моя работа нравится“.

И Емельяныча сейчас спасает только работа — она единственная его опора. Так он пишет. И живет так, был же я у него в позапрошлом годе. А вот у Игорька Шабарина этой опоры нету и одинок он очень. Он скрытен и одинок. Я-то очень его уважаю, редкий он парень. И вот понимаешь, Боря, если ты своей работой (сие необходимо) будешь иметь уважение избранного круга ребят, мнение которых для тебя важно, — то какого лешего еще надо?

Бойся хвалюсь себя внутри. Как только поверишь, что ты все умеешь, так тебе и крышка. Без веры в себя никуда не уйдешь, но на самоуверенности себя же загробишь. В литературе это — железный закон.

Вся газетная шумиха, все премии — все это туфта, суета и тлен.